Я впервые встретил старую добрую Е.П.Б. весной 1887, когда она созывала к себе всех своих друзей. Несколько ее учеников сняли уютный домик в Норвуде, где огромный стеклянный неф и две башни-близнецы здания Кристалл-палас сверкают над лабиринтом домов и улиц. Лондон блистал своей унылой красотой. Площади и скверы окутал аромат тяжелых гроздьев сирени и потоков золотого дождя, в котором тонула мягкая зеленая листва. Неистребимая дымка смога истончилась до призрачного серого покрывала, сиявшего под лучами полуденного солнца, так что отчетливо стали видны и огромные Вестминстерские башни, и тысячи устремившихся к небу шпилей и дымовых труб. Каждый дом обзавелся собственным дымчатым ореолом, который постепенно смещался в восточную сторону.

Е.П.Б. как раз заканчивала свои дневные труды, поэтому мне пришлось провести полчаса наверху в компании с ее добровольным секретарем — учеником, служившим ей с безграничной преданностью, готовым отказаться от всего ради ее дела и сражаться с кем угодно ради ее защиты, получая взамен лишь беспрестанные окрики на протяжении семи лет. С ним я познакомился на пару лет раньше, еще во времена Мохини Чаттерджи — облаченного в бархат брахмана с длинными лоснящимися волосами, смуглым лицом и большими блестящими глазами.

Так что мы приятно побеседовали о старых временах и о великой книге Е.П.Б. "Тайная Доктрина". А еще он читал мне благозвучные станцы об Универсальной Космической Ночи, когда исчезает Время; о Сияющих Сыновьях Манвантарической Зари; об Армиях Голоса; о водяных людях — страшных и ужасных, и о черных магах исчезнувшей Атлантиды; о Сыновьях Воли, о йоге и Не-преступи Кольце; о Великом Дне, который будет с нами, когда все сольется воедино и вновь воссоединятся "я и ты, ты и остальные".

Так прошло полчаса, и я спустился наконец к Старой Леди. Она только что поднялась из-за стола в своем рабочем кабинете, одетая, как всегда, в один из тех темно-синих халатов, которые она так любит. Первым, что меня поразило, когда она повернулась ко мне, были даже не ее выразительные глаза, но нежные, струящиеся волосы. "Друг мой! Я так рада вас видеть! Проходите, поболтаем! Вы как раз к чаю!" Приветственную речь завершило сердечное рукопожатие.

За ним последовал пронзительный зов: "Луиза!", и в комнате появилась швейцарская девушка-служанка, чтобы выслушать множество распоряжений на французском языке. Отослав служанку, Е.П.Б. удобно устроилась в кресле, предусмотрительно придвинув к себе табакерку, и принялась скручивать для меня сигарету. Я с удовольствием наблюдал за тем, как ее проворные пальцы, пожелтевшие от въевшегося в них никотина, оборачивают слоями рисовой бумаги турецкий табак; выбившиеся из-под широких рукавов халата обшлага трикотажного костюма, плотно облегавшие ее запястья, как нельзя лучше подчеркивали совершенство формы и миниатюрность ее рук. Мы сидели друг против друга, и Е.П.Б. рассказывала мне прекрасную легенду о преданности Луизы.

Однажды Е.П.Б. оказалась вынужденно оторванной от своих прежних источников снабжения (кажется, это было в Бельгии), и потому ей временно пришлось перейти на режим жесткой экономии. Как-то раз к ней — известной русской ведьме — пожаловал один состоятельный джентльмен. Луиза произвела на него весьма благоприятное впечатление, что отразилось на пожалованных ей необычайно щедрых чаевых. Как только джентльмен ушел, пунцовая от смущения Луиза подошла к Е.П.Б., виновато пробормотала: "Надеюсь, мадам не обидится на меня, но мне не нужны деньги; enfin — madame consenfira...", и попыталась вручить хозяйке свой doucer*.

Новое появление Луизы заставило Е.П.Б. прекратить повествование и с лукавой улыбкой переключиться на другую тему: "Вы, конечно же, читали Отчет О.П.И. — Общества Привиденческих Исследований?** И уже знаете, что я — русская шпионка и величайшая шарлатанка века?".

"Да, я читал этот Отчет. Но его содержание было известно мне заранее. Я присутствовал на том собрании, когда он был зачитан в первый раз, два года назад".

"Чудно, — сказала Е.П.Б. с заговорщицкой и беспредельно насмешливой улыбкой, — и какое же впечатление произвел этот резвый австралийский ягненочек*** на ваше нежное сердце?"

_____________
* "Если мадам согласится...", "подарок, приз" — фр.
** Общество Психических Исследований. Неизвестно, это Блаватская пошутила или неверный перевод. Впоследствии Общество дезавуировало свой отчёт — ред.
*** Автор отчёта Ричард Ходжсон.

"Весьма глубокое. Я решил, что он, должно быть, очень славный молодой человек, который в детстве никогда не опаздывал к чаю: к тому же Господь наградил его весьма высокой самооценкой. Так что уж если ему что-то взбрело бы в голову, он не стал бы обращать внимание ни на какие противоречащие его мнению факты просто из вежливости. Но ваше имя не было в списке первым. Сначала был доклад о современном ведьмовстве, в котором другой ваш обвинитель доказывал, что щипки и ожоги могут передаваться усилием мысли, даже если их "получатель" находится на расстоянии нескольких миль от "отправителя". Весьма крамольная мысль, достойная позорного столба. А затем уже наступила ваша очередь. Но, насколько мне удалось заметить, этот молодой "англо-индиец" никогда по-настоящему не изучал оккультные феномены; он изучал лишь смутные и запутанные воспоминания равнодушных свидетелей этих феноменов.

Мне показалось, что весь его Отчет так и не смог опровергнуть ни единого слова из "Оккультного Мира" м-ра Синнетта. После собрания к нам подошел ваш третий обвинитель — поэт — и с улыбкой спросил меня, что я обо всем этом думаю. Я ответил, что никогда не слышал ничего более несправедливого и необъективного и что если бы я уже не состоял в вашем Обществе, то непременно вступил бы в него из-за одних только этих нападок. Он кисло улыбнулся, и на этом наша беседа закончилась".

"Хорошо, что вы так думаете, друг мой, — заметила она в своей обычной вежливой манере, — теперь я с чистой совестью могу предложить вам чаю". Луиза постелила поверх углового столика белую скатерть, принесла поднос и зажгла лампу. Вскоре к нам присоединился секретарь, которому пришлось предварительно выслушать небольшую, но яркую (и самое главное — абсолютно незаслуженную) отповедь за его непунктуальность. И мы вновь возвратились к нашим друзьям — психическим исследователям.

"Им никогда не добиться серьезных результатов, — сказала Е.П.Б., — они слишком робки и слишком материалистично мыслят. Именно это и послужило скрытой причиной их нападок на меня. Молодой "англо-индиец" совершенно сбился с толку, и все бараны в стаде последовали за ним, потому что боялись бури, которая не замедлила бы разразиться, признай они наши феномены подлинными. Вы только представьте, какими могли быть последствия! Ведь вся современная наука оказалась бы тогда поверженной перед нашими Махатмами, и ей пришлось бы признать все, что я говорила об обитателях оккультного мира и об их потрясающих способностях. Сама мысль об этом должна была приводить их в ужас, вот они и решили сделать бедную сиротку-изгнанницу козлом (или вернее — козой) отпущения". И ее лицо приняло умильно-мученическое выражение от притворной жалости к себе самой.

"Должно быть, так оно и есть, — согласился я, — поскольку сам Отчет показался мне совершенно бесхребетным. Я бы даже назвал его слабейшим из всех известных мне документов подобного рода. С самого начала и до конца в нем не представлено ни одного реального свидетельства".

"Вы действительно так думаете? Разумеется, так оно и есть!" — воскликнула Е.П.Б., после чего вновь обратилась к своему секретарю, наградив его очередным залпом убийственной критики: бедняге было указано на то, что он скуп, ленив, неаккуратен, неметодичен и вообще бесполезен. Когда же он предпринял неловкую попытку оправдаться, Е.П.Б. окончательно вышла из себя и заявила, что он "родился дурнем, живет как дурень, и дурнем же умрет".

Бедный секретарь окончательно потерял самообладание и в результате оставил на белой скатерти желтую полоску от сваренного всмятку яйца.

"Вот, полюбуйтесь!" — торжествующе заявила Е.П.Б., глядя на него с уничтожающей усмешкой, после чего повернулась ко мне, безмолвно требуя сочувствия своему неизбывному горю. Это было совершенно в ее "стиле" — распекать своих учеников в присутствии сторонних людей. Однако они (ученики) от этого не переставали ее любить, что уже само по себе весьма красноречивый факт.

Я тоже вознамерился проложить на скатерти небольшую дорожку от красной селедочки, но ничего похожего на столе не оказалось. Режим жесткой экономии вынуждал нас ограничиваться чаем, тостами и яйцами.

"Самое забавное у этих психических исследователей, — сказал я, — то, что они описывают известные им самим магические способности в точности так же, как и вы; а ваше учение об астральном свете они позаимствовали (или, вернее сказать, украли) просто целиком. Взять хотя бы то, что их более всего веселило, — путешествия адептов и их учеников в астральных телах; вы ведь знаете, как они набросились на Дамодара за его сообщения об астральных путешествиях из одного уголка Индии в другой, или даже из Индии до самого Лондона. Но при этом они сами скопили достаточное количество убедительных свидетельств на сей счет.

Я хорошо знаком с одним из членов их Комитета, профессором физики; он уже давно не сомневается в реальной возможности передачи мыслей и даже приступил к экспериментам в этой области. Он показал мне ряд неопубликованных статей, где, в частности, описывается одно астральное путешествие, совершенное в полном сознании. Подозреваю, что путешественником в данном случае был один молодой доктор; но это уже детали. Самое важное то, что он сделал запись об этом путешествии в своем дневнике и точно такую же запись сделал человек, которого он посетил в астральной форме.

Нетрудно догадаться, что при сравнении эти две записи полностью совпали и по времени, и по содержанию. Получается, что эти люди уже все для себя подтвердили и даже приступили к публикации своих выводов; но, как только вы осмелились утверждать то же самое, они тут же объявили вас шарлатанкой. Любопытно, почему?"

"Отчасти здесь повинны британские предрассудки, — ответила Е.П.Б., — ни один англичанин не поверит, что от русского можно ждать чего-то доброго. Они всех нас считают лгунами. Вы ведь знаете, что в Индии они тайно следили за мною несколько месяцев, боясь, что я — русская шпионка. Не понимаю только, — задумчиво продолжала она, ни на секунду не сводя при этом грозного взгляда со своего секретаря, — не понимаю, как эти англичане могут совмещать непоколебимую уверенность в собственном превосходстве с постоянным страхом перед нашим вторжением в Индию?"

"Мы без труда удерживали бы то, что принадлежит нам, Е.П.Б., если бы и вы ограничивались тем же самым", — выдавил набравшийся смелости секретарь, чьи патриотические чувства оказались задетыми; при этом он все-таки старался не смотреть ей в глаза, а голос его заметно дрожал. За сим незамедлительно последовала ужасная расправа:

"Вот как! — заорала она. — Да что вы можете со своей куцей армией? Нравится тебе это или нет, дорогой мой, но, когда русские встретятся с англичанами на афганской границе, мы просто передавим вас всех как блох!"

Признаюсь, я в жизни не видел ничего более убедительного. В ярости она вскочила с кресла, похожая на всю пятимиллионную русскую армию, поднятую по тревоге, чтобы обрушиться всей своей неподъемною массой на гордо поднятую голову зажмурившегося от ужаса британца. Будучи выведенной из себя, Е.П.Б. была неудержима: она просто давила своим превосходством каждого, кто приближался к ней; необычайная сила ее личности проявлялась повсюду, даже когда Е.П.Б. бывала больна и тяжко страдала; казалось, эта сила только и ждет возможности выплеснуться наружу. Я еще никогда не видел более энергичного человека. Она была живым доказательством своего учения о божественной природе воли.

"Но, Е.П.Б.", — промямлил было секретарь; однако на сей раз ему хватило одного испепеляющего взгляда. В отчаянии он принялся покрывать свой тост еще одним слоем масла, чем навлек на себя обвинение в обжорстве.

И вновь я попытался сменить тему разговора: "Да, я как раз собирался попросить вас разъяснить мне один важный момент из Отчета О[бщества] П[сихических] И[сследований]. Это касается оккультных писем".

"Что именно вас интересует?" — немедленно заинтересовавшись, спросила Е.П.Б.

"Они утверждают, что вы написали их сами и что в них безошибочно угадывается влияние вашего почерка и стиля. Что вы на это скажете?"

"Что ж, попробую объяснить, — ответила она после продолжительной паузы, заполненной сосредоточенным созерцанием кончика собственной сигареты, — вы когда-нибудь пробовали экспериментировать в области передачи мыслей? Если да, то вы должны были заметить, что человек, воспринимающий ментальную картинку, окрашивает ее в собственные цвета и даже несколько видоизменяет ее своими мыслями; именно так и должно получаться в случае подлинной передачи мыслей. Примерно то же самое происходило и при мысленном "осаждении" писем.

Скажем, один из наших Учителей, который, может, вообще не знает английский язык и потому не может иметь собственного "английского" почерка, желает мысленно передать письмо в ответ на мысленно заданный ему вопрос. Предположим, что он находится в Тибете, а я — в Мадрасе или в Лондоне. Он уже знает, что ответить, но, разумеется, его мысль сформулирована не английскими словами. Прежде всего он должен передать свою мысль в мой мозг или в мозг кого-то еще, кто знает английский, чтобы увидеть и запомнить возникающие в этом мозге в ответ на полученный импульс уже английские словоформы. Затем он должен сформировать четкую мысленную картину письменного английского текста ответа и передать ее в мой или чей-то другой мозг для передачи адресату. Помимо меня, это может быть какой-нибудь чела, имеющий с Учителем магнетическую связь. Сначала Учитель направляет образы словоформ в мозг челы, а затем переносит их на бумагу, используя для этого магнетическую силу все того же чела и подбирая подходящую субстанцию для письма — черную, синюю или красную, зачастую — прямо из астрального света. Коль скоро все вещи растворяются в астральном свете, воля волшебника может вызвать их обратно. Таким образом, он может притягивать разного цвета пигменты для изображения букв и "осаждать" их на бумаге с помощью магнетической силы чела, управляя всем процессом с помощью своей — куда более могущественной — магнетической силы, направленной в виде мощного волевого потока".

"Звучит вполне убедительно, — согласился я. — А вы не покажете мне, как это делается?"

"Для того чтобы видеть и направлять магнетические потоки, вы должны быть ясновидящим, — последовал незамедлительный и конкретный ответ, — но дело не в этом. Предположим, письмо передается через меня; разумеется, в этом случае в тексте проявится влияние моей стилистики и даже моего почерка; и все же это будет подлинный оккультный феномен, настоящее послание Махатмы. К тому же они явно преувеличивают сходство почерков. Даже эксперты иногда ошибаются. Ведь есть же ничуть не менее квалифицированные эксперты, которые так же уверенно утверждают, что я никак не могла написать эти письма своею собственной рукою. Однако в Отчете об этом ничего не сказано. И наконец, имеются "осажденные" письма, написанные точно таким же почерком в то время, когда я находилась за тысячи миль от места событий. Доктор Гартманн получил несколько таких в Адьяре, в Мадрасе, в то время как я была в Лондоне; так что я вряд ли смогла бы их написать".

"Ну, это не проблема: они просто скажут, что д-р Гартманн лжет".

"Разумеется, — воскликнула она, снова приходя в ярость, — мы все — лжецы и шарлатаны: только австралийский ягненочек и в самом деле — агнец. Право, дорогой мой, это уж слишком. Неслыханная наглость!" И вдруг она рассмеялась над собственной горячностью — рассмеялась обычным для нее добродушным гомерическим смехом, а потом сказала:

"Но вы ведь и сами видели некоторые оккультные письма, не правда ли?"

"Да, — ответил я, — м-р Синнетт показал их мне целую кучу — всю серию, на основе которой были написаны "Оккультный Мир" и "Эзотерический буддизм". Некоторые из них написаны красным цветом — чернилами или карандашом, но большинство — синим. Я поначалу думал, что это карандаш, но попробовал потереть пальцем — не стирается".

"Разумеется, нет! — улыбнулась она, — пигмент "осаждается" прямо в бумагу, а не на ее поверхность. Но что вы думаете о самих письмах?"

"К этому я и веду. Я уже говорил: письма были двух типов — написанные синим и написанные красным. Они были абсолютно отличны друг от друга, и все вместе — совершенно непохожи на ваши. Я довольно долгое время изучал связь между почерком и эпистолярным стилем, с одной стороны, и характером их обладателя — с другой, и могу себе позволить кое-какие выводы. "Синие" письма явно принадлежат мужчине с очень мягким и ровным характером, но потрясающе сильной волей; логически мыслящему, незлобивому и готовому прилагать все усилия к тому, чтобы сделать понятной свою мысль. Несомненно то, что их автор — высококультурный и в высшей степени тактичный человек".

"Каковым я, конечно же, не являюсь, — с улыбкой заметила Е.П.Б. — Это были письма Махатмы Кут Хуми. Он, как вы знаете, — кашмирский брахман по происхождению и объездил в свое время пол-Европы. Это он — автор писем для "Оккультного Мира", и большую часть материала для "Эзотерического буддизма" предоставил м-ру Синнетту тоже он. Впрочем, вы уже сами все это прочли".

"Да, я помню, он писал, что вы кричите сквозь пространство голосом павлина богини Сарасвати. Вряд ли вы сами могли сказать о себе такое".

"Да, пожалуй, — сказала она, — хотя и знаю, что я не соловей. Ну а что вы скажете о другом почерке?"

"О красном? О, это совсем другое дело. Этот почерк напористый, резкий, властный, сильный: он похож на выбросы лавы из жерла вулкана, тогда как первый можно сравнить со сплошным потоком Ниагарского водопада. Первый — вода, второй — огонь. Между ними нет ничего общего, при этом на ваш почерк не похож ни один из них. И все-таки второй почерк немного ближе к вашему, нежели первый".

"Ничего удивительного, — сказала она, — ведь это почерк моего Учителя, которого мы называем Махатма Морья. У меня есть его портрет".

И она продемонстрировала мне небольшое панно с нарисованными масляными красками портретом.

Всякий раз, когда Е.П.Б. заговаривала о своем Учителе, ее лицо приобретало благоговейное и неподдельно почтительное выражение. По ее словам, он был родом из раджпутов — древней воинской расы, живущей в индийской пустыне, самого красивого и благородного в мире народа. Ее Учитель был настоящим гигантом, шести футов и восьми дюймов высотой, к тому же — прекрасно сложенным: настоящий идеал мужской красоты. Даже на портрете чувствовались его огромная сила и обаяние, выразительность и даже властность лица. Темные сверкающие глаза могли кого угодно привести в замешательство своим взглядом; правильный и резко очерченный контур бронзового лица, обрамленного черными как смоль бородой и волосами, свидетельствовал о его неподражаемой индивидуальности. Это был настоящий Зевс в расцвете своих сил и мужественной красоты. Я спросил Е.П.Б. о его возрасте, и она ответила:

"К сожалению, дорогой мой, не могу сказать вам точно, потому что сама не знаю. Мне известно только одно. Впервые я встретилась с ним, когда мне было двадцать, в 1851 году. Он был тогда в самом расцвете сил. И вот теперь я уже старая женщина, однако он нисколько не изменился. Вот и все, что я могу сказать. А уж выводы делайте сами".

"Значит, Махатмам удалось отыскать эликсир жизни?"

"И это не сказка, — абсолютно серьезно сказала Е.П.Б., — это только завеса, за которой скрывается подлинный оккультный процесс, отодвигающий старение и разрушение на срок, который наверняка покажется вам фантастическим, поэтому я даже не стану его называть. Сам секрет заключается в следующем: для каждого человека существует критический возраст, когда он начинает чувствовать приближение смерти; и, если к этому моменту он уже успел растратить свои жизненные силы, его скорая смерть неизбежна; но, если он жил в соответствии с законом, у него есть шанс справиться с кризисом и тем самым продлить жизнь в том же самом теле практически до бесконечности".

После этого Е.П.Б. рассказала мне кое-что о других известных ей Учителях и адептах. Она сама провела различие между первыми и вторыми, так как с ее слов можно было понять, что адепты это некто вроде капитанов оккультного мира, тогда как Учителя — его генералы. Она знала много адептов, принадлежащих к самым различным расам: в Северной и Южной Индии, Тибете, Персии, Китае, Египте. Среди них были представители европейских народов: греки, венгры, итальянцы, англичане; а также некоторых рас Южной Америки, где, по ее словам, тоже существовала своя Ложа Адептов.

"Предание о ней зафиксировали испанские конкистадоры, — сказала она, — это легенды о золотом городе Маноа, или Эльдорадо. Эта раса связана с древними египтянами, и ее адептам по сию пору удается держать в секрете место своего пребывания. В каждой ложе есть адепты, переезжающие из страны в страну и тем самым поддерживающие связь между различными Ложами. Но это, разумеется, не единственное средство общения между ними".

"Вы имеете в виду перемещение в астральных телах?"

"Да, — ответила она, — и не только это. Есть и еще более возвышенные способы сообщения. Адепты живут обычной жизнью. Но когда восходят к вершинам духовности, все расовые различия между ними исчезают, остается лишь осознание принадлежности к единому человечеству. И связь эта не прерывается.

Существование адептов является естественной и сверхъестественной необходимостью. Они служат связующим звеном между людьми и богами; сами эти боги — ни что иное как души великих адептов и Учителей прошлых веков и рас, достигшие порога нирваны. Связь не прерывается".

"Чем же они нам помогают?"

"Вряд ли вы это поймете, коль скоро сами вы пока не адепт. Скажу лишь, что они поддерживают духовную жизнь человечества".

"Любопытно, а что чувствует человек, когда отправляется странствовать в своем астральном теле? Мне самому иногда кажется, что я лечу: лежу почти горизонтально на спине и в то же время двигаюсь ногами вперед. Есть тут что-то общее?"

"Нет, у меня иные ощущения, — сказала она, — я чувствую себя примерно так же, как пробка, которую выбрасывает на поверхность воды, — если вы понимаете, что я имею в виду. Огромное облегчение. Как будто только в эти моменты я и живу. И тогда я сразу отправляюсь к Учителю".

"Извините, что прерываю вас, но мне хотелось бы вернуться к тому, что вы говорили ранее. Каким же образом адепты руководят душами людей?"

"Способов много, но самым распространенным является непосредственное обучение человеческих душ в духовном мире. Пожалуй, вам будет сложно понять, как именно это происходит, хотя теоретически процесс вполне объясним.

Периодически — по прошествии определенного временного интервала — они предпринимают попытки объяснить всему миру в целом истинное значение духовных вещей. Кто-то из их числа приходит на землю, чтобы просвещать народ; традиционно таковые признаются Основателями новых религий. Таким Учителем были Кришна, и Зороастр, и Будда, и Шанкарачарья — великий мудрец из Южной Индии. Таким же был и ваш Назареянин. Он снизошел на Землю без согласия остальных, движимый великим состраданием и желанием помочь человечеству; и, таким образом, начал просвещать массы, не дождавшись назначенного часа; его предупреждали, что он избрал не самое удачное для этого время, но он все-таки пошел и был казнен из-за происков священников".

"Есть ли у адептов своя, тайная хроника его жизни?"

"Должна быть, — ответила она, — потому что адепты составляют жизнеописания всех посвященных. Как-то раз я была в одном пещерном храме в Гималайских горах, вместе со своим Учителем, — тут она еще раз показала мне портрет великолепного раджпута, — и там было множество статуй разных адептов. Учитель указал мне на одну из них и сказал: "Это тот, кого вы зовете Иисусом. Мы считаем его одним из величайших среди нас".

Но деятельность адептов состоит не только в этом. По прошествии менее продолжительных интервалов времени они отправляют в мир посланников, которые также пытаются передать людям истину. Подобное происходит в последней четверти каждого столетия, и для нашего века таким посланником является Теософическое Общество".

"Какую же пользу оно приносит человечеству?"

"А какая вам польза от постижения законов жизни? Разве не помогают они вам избегать болезней и самой смерти? Но ведь есть еще и болезни души и даже смерть души. И только истинное учение о Жизни способно ее исцелить. Догматические церкви — с их преисподней и проклятием, с металлическими небесами, огнем и серой — сделали веру в бессмертие души практически невозможной для мыслящего человека. А если они не верят в жизнь после смерти, то они и не будут жить после смерти. Таков закон".

"Но как может влиять на людей то, во что они верят или не верят? Ведь жизнь после смерти либо существует, либо нет, независимо от того, во что верят люди".

"Нет, вера тоже оказывает свое влияние; и происходит это следующим образом: жизнь человека после смерти складывается из его собственных стремлений и достигнутого им уровня духовного развития, в полной мере проявляющихся в духовном мире. Чем выше этот уровень, тем богаче будет и жизнь после смерти, являющаяся логическим продолжением жизни на Земле. Все неудовлетворенные духовные желания, все мечты о высшей жизни, все стремления к благородным и возвышенным вещам в духовной жизни становятся реальностью, ибо начинается день души, тогда как земная жизнь для нее — ночь. Но если у вас нет никаких стремлений, вы не мечтаете о возвышенном, не верите в посмертную жизнь, то вашу духовную жизнь просто не из чего строить; ваша душа слепа".

"И что же происходит с человеком в этом случае?"

"Вы немедленно перевоплотитесь, практически без перерыва; и опыт вашего сознательного существования в ином мире таким образом оказывается равным нулю".

"А если вы, напротив, верите в небеса или, так сказать, в ортодоксальное Эльдорадо?"

"Тогда после смерти нас ожидает следующая перспектива. Сперва нам предстоит пересечь то, что мы называем кама-локой — миром желания, промежуточной страной, где душа очищается от остатков животной жизни, от всех своих страстей и неблагородных желаний. Они сами постепенно изживаются — "остывают и гаснут", не получая извне дополнительного топлива, которое поддерживало бы их горение. Затем душа возвышается до состояния, которое мы зовем "дэвачан"; именно это состояние в искаженной форме описано в ортодоксальном учении о небесном блаженстве.

На самом деле каждая душа создает свой дэвачан; там она видит вокруг себя тех, кого любила на земле, и блаженствует в их обществе. Если вы верите в ортодоксальный рай, вы увидите перед собой золотой город с жемчужными воротами; если верите в рай Шивы, окажетесь в окружении многоруких богов; краснокожий бродит по благословенным охотничьим угодьям, а философ погружается в свободную жизнь души. В любом из этих случаев ваш дух восстанавливает свои силы для нового воплощения".

"Но для чего вообще возвращаться? Разве нельзя остаться там навсегда?"

"Если ваши материальные желания к моменту смерти не были удовлетворены, возвращение необходимо. Желания это те же энергии, а мы верим в сохранение энергий. Вы должны собрать урожай с вами же посеянных семян, но не раньше, чем эти семена взойдут и созреют. Ваша новая жизнь будет точным результатом ваших деяний в предыдущей жизни. Никто не может избежать наказания за собственные грехи, так же как не могут остаться без вознаграждения человеческие добродетели. Таков закон кармы. Человеку придется перерождаться до тех пор, пока он не достигнет нирваны".

"Что ж, все это очень похоже на то, что говорят нам ортодоксальные религии; только в них это учение изложено в явно искаженной форме".

"Да, — ответила она, — все так и есть. Ортодоксальные веры хранят в себе истину, но их последователи ее не воспринимают; взамен они выдвигают такие учения, которые ни один разумный человек не в состоянии принять, что как раз и подталкивает людей к атеизму и материализму. Но когда мы, теософы, научим их интерпретировать их собственные учения, ситуация в корне изменится. Люди увидят, насколько близки они были к истине, хотя и не замечали этого. Все сюжеты книги "Бытие", к примеру, символически излагают реальные истины; в повествовании о Сотворении Мира и об Адаме и Еве содержится куда больше правды, нежели во всем дарвинизме, если, конечно, правильно истолковать библейский текст. А правильное истолкование может предложить только теософия".

"И как же вы, теософы, намерены осуществить свою миссию?"

"У нас на вооружении есть два метода, — сказала мне Е.П.Б., — первый — излагать истину непосредственно в том виде, в каком она ныне преподносится оккультными школами; и другой метод — сравнительный: если нам удастся убедить людей изучать арийские и другие восточные писания, они сами смогут обнаружить в них недостающую половину того, что, в силу своей недосказанности в библейском тексте, уже давно превратилось в камень преткновения для тех, кто желает найти истину".

"Можете привести пример?"

"Ну, взять хотя бы учение о рае, аде и чистилище. Священные книги Индии освещают его во всех подробностях, превращая в глубоко философичную и достоверную доктрину. Но для того чтобы в полной мере ее понять, необходимо сперва изучить суть восточных религий. Напомню, что в Ветхом Завете абсолютно ничего не сказано о бессмертии души, а в Новом Завете оно безнадежно перепутано с воскресением тела. Тогда как в Упанишадах зафиксирована действительно оккультная и духовная доктрина".

"Что ж, мне понятна необходимость этого начинания, и я его приветствую, хотя пропаганда подобных учений в наше время, когда весь мир катится к материализму, потребует от всех школ адептов и Учителей весьма напряженного труда. Я тоже уверен в том, что учение о перерождении сможет сделать людей намного бескорыстнее и гуманнее, а следовательно — счастливее. Но чему еще вы, теософы, можете научить людей?"

"Похоже, сэр, сегодня вечером вы решили учинить мне форменный допрос", — улыбнулась Е.П.Б., скручивая для меня вторую сигарету. Потом она свернула еще одну — для себя — и с видимым удовольствием затянулась. "Мы учим людей древнейшей истине, которая тем не менее нуждается в постоянном напоминании. Эта истина — Вселенское Братство".

"Только, ради бога, избавьте нас от общих фраз и неконкретных определений. Скажите точно, что означает для вас это понятие?"

"Извольте, возьмем вполне конкретный случай", — сказала она, смерив задумчивым взглядом своего секретаря, который слушал — спокойно и с искренним интересом — все, что она говорила (хотя, я уверен, он уже слышал все это от нее великое множество раз). Под ее взглядом он снова занервничал, и Е.П.Б. не замедлила этим воспользоваться, напустившись на него в очередной раз.

"Возьмем, к примеру, англичан", — сказала она и посмотрела на секретаря своими ясными голубыми глазами так, как будто ему одному предстоит ответить за все прегрешения своей расы.

"Е.П.Б., — предусмотрительно сказал он, со вздохом поднимаясь из-за стола, — я, пожалуй, поднимусь наверх; а то мне еще надо сделать копию рукописи "Тайной Доктрины"", — и, не дожидаясь ответа, незамедлительно исчез.

"Думаете, он и вправду будет работать? — спросила Е.П.Б. с улыбкой, исполненной бесконечного добродушия. — Только не он. Сейчас заберется в кресло и будет выкуривать одну за другой свои бесконечные сигареты, почитывая какой-нибудь душераздирающий роман". (Однако на сей раз она ошиблась. Когда я поднялся наверх, чтобы попрощаться, секретарь действительно сидел в своем кресле и безмятежно курил сигарету, но читал не роман, а детектив. Увидев меня, он тут же уселся верхом на книжку и пробормотал, что как раз собирался приступить к работе.)

"Возьмем англичан, — повторила Е.П.Б., — как они жестоки! Как ужасно они обращаются с моими бедными индусами!"

"Но я всегда считал, что они многое сделали для Индии в материальном плане", — возразил я.

"Превратив Индию в прекрасно вентилируемую тюрьму, — парировала она, — вы правы, в материальном плане они кое-что делают, но на три четверти они стараются для самих себя и разве что на четверть — для туземцев. И что проку от материальных благ, если вы непрестанно сталкиваетесь с презрением и моральным уничижением? Если ваши идеалы национальной чести и достоинства каждодневно втаптываются в грязь и вам постоянно дают понять, что вы — низшая раса, люди второго сорта, свиньи, как называют их англичане, причем сами искренне верят в это. Так вот, Вселенское Братство это нечто диаметрально противоположное. Заберите у них часть материальных благ — я, конечно же, не имею в виду сбор налогов, в котором англичане и так уже изрядно поднаторели, — но добавьте взамен немного уважения к их чувствам.

Англичане уверены в том, что "низшие" расы существуют исключительно для того, чтобы служить им; мы же считаем, что индусы живут для самих себя и имеют право быть счастливыми на свой собственный лад. Никакие материальные блага не могут возместить крушение идеалов и истязание душ.

Кроме того, у этой проблемы есть и другая сторона, на которую мы, теософы, непрестанно указываем. На самом деле никаких "низших" рас просто нет и быть не может, ибо все мы составляем единое человечество; и коль скоро все мы когда-то воплощались или воплотимся в представителей этих рас, нам следует относиться к ним с большим уважением. Можно сказать, что они — наши подопечные, вверенные нашим заботам; и как же мы ведем себя по отношению к ним? Мы захватываем их страны и расстреливаем их в собственных жилищах; мы насилуем их женщин, грабим их имущество, а потом, не краснея, заявляем, что делаем это для их же собственного блага.

Самые мерзкие на свете вещи это лицемерие и жестокость; но если бы мне предложили выбрать меньшее из этих двух зол, я, пожалуй, выбрала бы жестокость. Однако есть справедливый закон, — продолжила она, и ее лицо приняло суровое и непреклонное выражение, как у Немезиды, — лживый язык обличает сам себя; и каким судом судите, таким будете судимы. "Не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта"."

"Именно это учение адепты поручили вам проповедовать?"

"Да, — ответила она, — и не только это. Есть еще много иных вещей — очень важных, а в скором времени их важность еще более возрастет. Существует, например, опасность черной магии: весь мир, и в особенности Америка, сейчас на полном ходу катится в ее пропасть. Только знание истинной психической и духовной природы человека может спасти мир от серьезных неприятностей".

"Что я слышу: страшилки о колдунах в наш просвещенный, так сказать, век?"

"Вот именно, сэр! Страшилки для просвещенного девятнадцатого века! Но чем еще можно назвать тот эксперимент наших друзей из Привиденческого Общества, о котором вы мне рассказали, как не ведьмовством? Разве это не колдовство — насылать щипки и ожоги, т.е. боль и страдания, пусть даже незначительные, на человека, которого вы в данный момент даже не видите? Предположим, что это был бы не эксперимент, а настоящее злодейство — осознанное и своекорыстное, что тогда? Сможет ли жертва понять, что происходит? Сможет ли защитить себя? Разве это будет не то самое классическое колдовство, которое неизменно приводило черных магов на костер на всем протяжении средневековья? Вы читали о знаменитом процессе над Салемскими ведьмами? Да, сэр! Самое настоящее колдовство в наш просвещенный век; самое черное, материальное и бездуховное колдовство, которое когда-либо видел мир".

"Но ведь переданные на расстояние щипки не могут причинить человеку сколь-нибудь серьезного вреда?"

"Вы так считаете? Вы просто не знаете, о чем говорите. Ведь это только забава для начинающих. Но стоит лишь приоткрыть дверь для подобных вещей, и когда, по-вашему, она захлопнется? Эта история стара как мир: не изгонишь дьявола сразу, и он усядется тебе на шею; сунь ему в рот палец, и он отхватит всю руку. А заодно сожрет и все тело! Разве вы не видите, какое огромное зло таит в себе гипнотизм? Вспомните хотя бы эксперименты Шарко в Сальпетриере! Ведь он ясно доказал, что даже вполне безобидного человека можно заставить действовать вопреки его или ее воле; то, что он назвал "внушением", может толкнуть человека даже на преступление. При этом сомнамбула даже не будет ничего помнить о том, что сотворила; а несчастная жертва так и не поймет, кто и из-за чего на нее напал. Шарко, несомненно, порядочный человек и никогда не использует свои способности во зло. Но не все люди столь же щепетильны. В мире полно жестоких, алчных и порочных людей, которые с радостью воспользуются этим новым оружием ради достижения своих низменных целей; тем более что они смогут вершить свои черные дела, совершенно не боясь разоблачения.

Да, сэр! Ведьмовство в наш просвещенный век! И попомните мое слово! Скоро мы услышим такие "ведьмины страшилки", которые даже не снились человеку средневековья. Целые народы, сами того не замечая, погрязнут в черной магии, сами проложат себе дорогу в ад, руководствуясь при этом, несомненно, исключительно благими намерениями! Гипнотизм и внушение — силы могучие и опасные хотя бы потому, что сама жертва даже не догадывается об их воздействии; ее воля просто подавляется.

Запомните мои слова: подобные вещи весьма часто начинаются с благородных целей и самых добрых намерений. Я уже старая женщина и видела жизнь многих людей во многих странах. И мне очень хотелось бы верить в то, что эти силы будут использоваться исключительно в благих целях! Но каждый, кто позволяет себя гипнотизировать — все равно, злому или доброму человеку, тем самым открывает дверь, которую он сам уже не в состоянии закрыть; и он не может знать, кем будет следующий, вошедший в нее! Если бы вы могли предвидеть то, что предвижу я, вы сами начали бы во всеуслышание проповедовать учение Вселенского Братства. Ибо в нем — наше единственное спасение!"

"Но как же оно может защитить людей от гипнотизма?"

"Оно очистит человеческие сердца и удержит людей от дурных поступков. В основе Вселенского Братства лежит общечеловеческая душа. Достижение братства, да и просто взаимопонимания между людьми было бы весьма проблематичным, если бы не наличие этой единой, общей для всего человечества души. Убедите людей в реальности ее существования, и они будут спасены. В каждом человеке заключена божественная сила, которая должна управлять его жизнью, так как ни один, даже самый могущественный маг не может подчинить ее своим корыстным целям. Пусть же человек ищет защиту именно в ней, и ему не придется бояться ни других людей, ни самого дьявола. Однако, дорогой мой, уже, кажется, поздно; меня что-то клонит в сон. Пожалуй, мне пора пожелать вам спокойной ночи!" И Старая Леди простилась со мной в своей грациозной аристократичной манере, впитавшейся в ее плоть и кровь с самого детства.

С того вечера прошло довольно долгое время, прежде чем мы смогли вернуться к обсуждению проблемы магических способностей.

В августе 1888 года к Е.П.Б. приехал ее старинный "приятель" полковник Г.С.Олькотт. Он что-то писал, сидя за боковым столиком. Е.П.Б. раскладывала пасьянс, что она делала практически ежевечерне; я же сидел напротив нее, наблюдая за ее действиями. Мы беседовали о Востоке, откуда полковник Олькотт только что вернулся. Е.П.Б. скоро устала от своей карточной игры (тем более что пасьянс никак не сходился) и начала рассеянно постукивать пальцами по столу. Вдруг ее взгляд стал напряженным и сконцентрированным; она отвела руку от поверхности стола примерно на расстояние фута, продолжая шевелить пальцами в воздухе; однако стук не прекратился; я отчетливо слышал его, хотя рука Е.П.Б., как я уже говорил, находилась в футе от стола. Я смотрел на происходящее с нескрываемым интересом. Е.П.Б. заметила это и повернула ладонь в мою сторону; я тут же ощутил ее астральное постукивание на тыльной стороне собственной ладони. Теперь я и слышал стук, и чувствовал его. Постукивание было похоже на слабые разряды, исходящие от проводника электрической машины, или скорее — на бомбардировку моей ладони капельками ртути. Весьма странное ощущение. А производимый при этом шум напоминал щелчки от тех же электрических разрядов. Затем Е.П.Б. вновь повернула руку и принялась постукивать теперь уже по моей голове. Я по-прежнему отчетливо слышал стук, и нет нужды говорить, что я столь же явственно его ощущал. Я сидел по другую сторону стола, футах в пяти или шести от Е.П.Б.; так что у меня нет никаких сомнений в том, что в этом маленьком эксперименте были задействованы еще не познанные законы природы и скрытые в человеке психические силы.

Трудно представить себе более убедительный и исчерпывающий эксперимент, самая простота которого могла бы возвести его в ранг нового откровения. Это было самое настоящее чудо, в классическом смысле этого понятия; и к тому же чудо, которое явно удалось. Во время нашей первой встречи мадам Блаватская ни словом не обмолвилась о подобных чудесах, тем не менее уже тогда у меня возникло ощущение причастности к чуду. Это ощущение трудно описать словами, однако факт остается фактом. В самой ее персоне — в манере поведения, в свете и силе ее глаз — было нечто такое, что свидетельствовало о более совершенной и содержательной жизни, не нуждающейся ни в каких чудесах, которые подтверждали бы ее реальность, ибо она сама — уже чудо.

Это была, пожалуй, одна из наиболее характерных черт Е.П.Б., всегда в ней присутствовавшая: исходившее от нее ощущение некоего возвышенного мира, глубинных способностей и незримой мощи. Для тех, чья душа пребывала в гармонии с ее неукротимым гением, оно становилось откровением, побуждавшим следовать по указанному ею пути. Но на тех, кто не мог смотреть на мир ее глазами, кто не мог, хотя бы в некоторой степени, возвыситься до ее видения Вселенной, это ощущение воздействовало раздражающе: становилось неотступной разрушительной силой, в конце концов побуждавшей их восставать против Е.П.Б., со всею яростью критикуя и обличая ее.

И в заключение я хотел бы сказать, что сама Е.П.Б. была намного более величественна, нежели все ее труды, и гораздо более убедительна, нежели самые талантливые ее сочинения. Именно это несомненное и восхитительное ощущение присутствия ее гения, исходящего от нее яркого света и живительной вибрации стало залогом ее величайших достижений и важнейших успехов. И самым важным ее достижением было явственное ощущение бессмертия, которое вызывала у окружающих ее необыкновенная воля. Само ее присутствие свидетельствовало о всепобеждающей силе души.