Однажды ходжа Насреддин, взойдя на кафедру в Акшехире для проповеди, сказал: "Верующие, знаете ли вы, что я хочу вам сказать?" Ему ответили: "Нет, не знаем". Тогда ходжа сказал: "Раз вы не знаете, так что мне вам и говориться" С этими словами он сошел с кафедры и пошел своей дорогой.

Когда в следующий раз он снова взошел на кафедру и предложил тот же вопрос, община ему ответила: "Знаем". — "Ну, коли вы знаете, значит, мне нет надобности и говорить". Так сказал ходжа и опять удалился. Община, пораженная, решила, если ходжа взойдет еще раз на кафедру, ответить: "Одни из нас знают, а другие нет".

Поднявшись как-то опять на кафедру, ходжа по обыкновению обратился к народу со своим вопросом. Ему ответили: "Одни из нас знают, другие нет". Ходжа, сохраняя на лице серьезность, воскликнул: "Великолепно! Пусть тогда те из вас, кто знает, расскажут тем, которые не знают".

Зажарил однажды ходжа гуся и понес государю. Дорогою, проголодавшись, он в укромном месте спустил в брюхо одну гусиную лапку. Представ перед падишахом, он поднес ему, соблюдая церемонии, подарок. Тимуру бросилось в глаза, что гусь без одной ноги, и он спросил об этом у ходжи. "У нас в Акшехире все гуси одноногие, — заметил ходжа. — А если не веришь, взгляни на гусей, что у источника". Действительно, в то время гуси, гревшиеся на солнце у источника, стояли на одной ноге и, опустив голову, дремали.

Выглянув из окна, падишах долго смотрел на этих гусей.

В это время случайно заиграли зорю. Музыканты разом ударили в барабан колотушками, от гула труб застонало небо, и гуси, став на обе ноги, начали боязливо кидаться из стороны в сторону, чтобы только куданибудь убежать. Тимур подозвал ходжу к окну и сказал: "Ходжа, ты говоришь неправду; посмотри: у гусей — по две ноги". — "Ну, если бы ты отведал этих палок, — заметил ходжа, — ты пополз бы на четвереньках".

Тимурленг сказал ходже: "Ходжа, ты знаешь, что у всех аббасидских халифов имеются свои прозвища: одного зовут Мутаваккиль ала-ллахи, другого — Мутасим би-лляхи, и так далее. Ну, а если бы я был Аббасид, какое было бы у меня прозвище?" Ходжа отвечал: "О державный властелин, будьте уверены, что вас прозвали бы "Наузу би-лляхи" ("Пронеси нас бог").

Пошел ходжа в суд, чтобы разводиться с женой. Судья приказал записать имена жены и ее отца. Когда у ходжи спросили об этом, он сказал: "Не знаю". Кази осведомился, сколько лет он женат, и, узнав, что уже несколько лет, заметил: "Как можно, будучи женатым в течение нескольких лет, не знать, как зовут жену?" — "Да ведь я не собираюсь с ней жить, — зачем мне спрашивать, как ее зовут?" — отвечал ходжа.

На берегу моря почувствовал ходжа жажду и немного испил соленой воды. Жажда, конечно, не только не утихла, а, наоборот, в горле у него еще больше пересохло и затошнило. Он прошел немного вперед и нашел пресную воду. Вдосталь напившись, он наполнил водой тюбетейку, потом понес и вылил воду в море. "Не пенись и не вздымайся, — обратился он к морю. — Нечего понапрасну кичиться перед людьми; попробуй, какой бывает настоящая вода!"

У ходжи спросили: "Когда несут покойника, то где следует находиться — впереди или позади гроба?" — "Только на внутри, — сказал ходжа, — а там, где хотите, все равно".

Ходжа женился. На пятый день у него родился ребенок. Через день ходжа принес первый джуз Корана, сумочку для Корана, письменный прибор и т. д. и положил все это у изголовья люльки. Ему стали говорить: "Эфенди, для чего это ты так рано?" — "Ребенок, проделавший девятимесячный путь в пять дней, — заметил ходжа, — через несколько дней пойдет в школу. Пока у меня сейчас есть деньги, я и заготовил все необходимое".

Ветер уронил на землю висевшую на дереве рубашку ходжи. Ходжа сказал: "Нужно нам будет принести благодарственную жертву". Жена спросила у него о причине, и ходжа объяснил: "А если бы, не дай бог, в рубашке был я?"

Однажды дервиш-мелами по имени Шейяд-Хамза, человек просвещенный, совершенный, идущий по верному пути, живущий праведно, сказал ходже: "Ходжа, неужто-таки твое занятие на этом свете одно шутовство? Если ты на что-нибудь способен, так покажи свое искусство, и если есть в тебе какая ученость, прояви ее нам на пользу". Ходжа спросил у него: "А у тебя какое есть совершенство и какая в тебе добродетель, и людям какая от нее польза?" — "У меня много талантов, — отвечал Шейяд, — и нет счету моим совершенствам. Каждую ночь покидаю я этот бренный мир ("мир элементов") и взлетаю до пределов первого неба; витаю я в небесных обителях и созерцаю чудеса царства небесного". — "Хамза, — заметил ходжа, — а что, в это время не обвевает ли твое лицо нечто вроде опахала?" Хамза, радостный, подумал: "Ну, напустил я на него туману", — и сказал: "Да, ходжа". — "А ведь это — хвост моего длинноухого осла", — сказал ходжа.

Беседуя ночью с женой, ходжа сказал: "Если завтра утром будет дождь, я пойду за дровами, а не будет дождя — буду пахать". — "Прибавь: если Аллаху будет угодно", — заметила жена. А ходжа, по человечеству, сказал: "Ну что там! Либо этак, либо так, без работы не буду, что-нибудь да уж сделаю".

Когда утром вышел он за город, ему повстречались сипахи. "Эй ты, дяденька, — закричали они ему, — поди сюда! Как проехать туда-то? " — "Не знаю", — беззаботно сказал ходжа. А грубые сипахи, не дав ходже опомниться, ударили его несколько раз. "Ах ты такой-сякой, — заметили они, — марш вперед, веди нас!" — и погнали его вперед. Под дождем, в грязи, ходжа довел их до города. А сам в полночь, избитый, усталый, полуживой, подошел к своему дому и начал стучать: "Кто там? " — спросила жена. "Открой, жена, это я, если будет угодно Аллаху", — пробормотал ходжа.

У ходжи спросили: "Что ты скажешь о совершенстве божественной воли?" — "С тех пор как я себя помню, — сказал ходжа, — случается постоянно то, что говорит господь бог; а если бы сила была не в руках господа, когда-нибудь да исполнилось бы и то, что я говорю". Так кратко и убедительно определил ходжа понятие о божественной воле.

У ходжи спросили: "Когда наступит светопреставление?" — "Которое светопреставление?" — заметил ходжа. "А сколько бывает светопреставлений?" — удивился спрашивающий. "Если умрет моя жена, — сказал ходжа, — это — малое светопреставление, а я умру — это большое светопреставление".

Однажды Тимурленг спросил у ходжи, долго ли это люди будут все рождаться и помирать. "Пока, наконец, не наполнятся ад и рай", — отвечал ходжа.

Однажды у ходжи украли тысячу акта. Ходжа отправился в мечеть и до самого утра слезно молился, чтобы вернул Аллах ему деньги.

Как раз в это время один из местных купцов, захваченный на корабле бурей, обещал в случае благополучного спасения пожертвовать ходже тысячу акча. Спасенный от опасности купец, исполняя обет, и подарил ходже деньги. Рассказав ему, что с ним случилось на море, купец прибавил: "Вот благодаря вашему заступничеству и помощи я чудесно спасся". Ходжа немного подумал, а потом сказал: "Чудны дела твои, господи! Сперва отдать кому-то тысячу акча, а потом, для того, чтобы вернуть их, насылать бурю, заставлять человека давать обеты... Трудно придумать такой странный и окольный путь. Да, человеческому уму не постигнуть неисповедимых тайн всевышнего! Для человека разумного нет большего чуда. Деньги мои пропали здесь, а нашлись в море. Благодарение господу за его милости и щедроты!"

У ходжи украли нарядную уздечку. Он взял осла за ухо и повел домой. Через несколько дней, увидев эту уздечку на громадном египетском осле, он, в удивлении оглядывая осла, его голову и все его сложение, сказал: "Голова — как у моего осла, а вот в теле он сильно изменился".

Тимурленг, наводивший казнями ужас на румские земли, сзывал к себе, куда ни заходил, ученых и мудрецов и спрашивал: "Кто я — справедливый человек или тиран?" Если кто говорил: "Ты справедлив", — Тимурленг отсекал ему голову; но и тем, кто говорил: "Ты тиран", — он тоже рубил голову.

Задумались ученые и не знали, что делать. Но так как слава о ходже разнеслась повсюду, народ обратился к нему с мольбою: "Сжалься, ходжа! Кроме тебя нам не от кого ждать помощи. Сделай что-нибудь. Отведи меч тирана от невинных рабов божиих". Ходжа сказал: "Дорогие мои, хотя это и не так легко, как вы думаете, но праведный бог — помощник угнетенных, и, может быть, благодаря силе ваших молитв мне что-нибудь удастся сделать". Скрепя сердце он пошел ко дворцу Тимурленга. Тимурленгу сообщили, что явился ходжа, который готов дать ответ на его вопросы. Когда Тимурленг задал ходже свой обычный вопрос, ходжа ответил: "Нельзя сказать, что ты справедливый властитель или мятежный тиран. Мы тираны, а ты — меч правосудия. Всемогущий бог послал тебя на нас, тиранов, достойных наказания. Знаешь стих: "Господь, по милости, проявляет к тебе снисхождение и ласку. Но того, кто преступает заповеди, он делает посмешищем".

Говорят, что именно такого-то правильного ответа и ждал Тимурленг. Очень ему полюбился ходжа, и он сделал его своим приближенным; и все время, пока находился в Руме, не отпускал его от себя. Быть может, из уважения к ходже и пощадил он Акшехир и его округу, да и Караман тоже. Так избавились эти города от меча Тимура и от грабежа его назойливых воинов.

Было у ходжи две жены. Каждой из них дал он голубые бусы и наказал отнюдь не показывать их другой. "Это — знак моей любви", — сказал ходжа. Но однажды обе они набросились на ходжу и закричали: "Кого из нас ты больше любишь, к кому тебя больше тянет?" Ходжа отвечал: "У кого голубые бусы, ту я больше и люблю". Женщины успокоились, и каждая, думая в душе: "Меня он больше любит", — считала себя выше подруги. Так умел ходжа ладить с женами.

По каким-то делам ходжа отправился из Акшехира к себе на родину в Сиврихисар. Очень он проголодался, а денег у него не было. Проходя по базару, он увидел что в пекарне вынимают из печи свежий хлеб, еще дымящийся, и идет от него по сторонам запах приятный, словно мускус. Он и говорит пекарю, сидевшему в углу: "Послушай, отец, это твой хлеб?" Пекарь спокойно ответил: "Да, мой!" А ходжа, волнуясь, снова спросил: "Дорогой мой! неужели этот хлеб так-таки весь твой? Ну, скажи, — я готов целовать тебе ноженьки, — вот сколько здесь ни есть горяченьких хлебцев, кругленьких, мягких, как вата, — все это твое?" — "Ну чего ты пристаешь? — сказал пекарь. — Да, все это мое". — "Так чего же ты смотришь? — услужливо сказал ходжа. — Коли так, кушай же!"

У Тимурленга было в обычае убивать всех, кто во сне беспокоил его. Как только об этом узнал ходжа, он быстрехонько забрал свой скарб и убежал к себе в деревню. Кое-кто начал ему говорить: "Дорогой ты наш! ведь только ты и можешь с ним ладить. Что бы ты ни сделал, что бы ни сказал, он на тебя не сердится. И землякам твоим от того польза. Зачем же побросал ты все и пришел сюда?" Ходжа отвечал: "Когда он бодрствует, я, по милости Аллаха, могу принимать соответствующие меры против всякого его действия; но вот если я ему приснюсь во сне, то действовать так, как ему хочется, — это уж не в моих силах".

Приятель ходжи пришел к нему посоветоваться о деле. Он изложил ему все и в конце спросил: "Ну как? Разве я неправ?" Ходжа заметил: "Ты прав, братец, ты прав". На следующий день ничего не знавший об этом противник также пришел к ходже. И он также, желая определить, чем кончится тяжба, рассказал ему дело, разумеется, пристрастно, в выгодном для себя свете. "Ну, ходжа, что ты скажешь? Разве я не прав?" — спросил он у ходжи. И ему ходжа отвечал: "Конечно, конечно, ты прав".

Случайно жена ходжи слушала его разговор с тяжущимися и, увидев, что ходжа считает обоих правыми, вознамерилась пристыдить его и заметила: "Эфенди, вчера был у тебя сосед Коркуд, он объяснил тебе свое дело, ты ему сказал, что он прав. Потом пришел его противник Санджар, ты и ему сказал, что он прав. Как же это? Ты кази, а я вот уже сколько лет жена кази. Разве могут быть правы одновременно и истец и ответчик?" Ходжа спокойно сказал: "Да, верно, женушка, и ты тоже права".

Один человек, собираясь совершать полное омовение в Акшехирском озере, спросил у находившегося там ходжи: "В какую сторону повернуться мне во время омовения?" — "Где твоя одежда, в ту сторону и обернись", — сказал ему ходжа.

Пришел ходжа с товарищем в Конью для учебы; товарищ, увидев минареты (а до того он их никогда не видел), в удивлении спросил: "Как это их делают?" — "А ты и не знаешь? Эх, ты! — заметил ходжа. — Очень просто: выворачивают наружу внутренность колодцев".

Однажды ходжа, будучи софтой, отправился в деревню для сборов. Во время проповеди в мечети зашла речь об Иисусе — да будет над ним мир! — и ходжа заметил, что он находится на четвертом небе. Когда он выходил из мечети, к нему подошла старушка и сказала: "В твоей проповеди меня очень заинтересовало одно место. Ты сказал, что Иисус — да будет над ним мир! — находится на четвертом небе. Голубчик мой! что же он там кушает и что пьет?" Ходжа рассердился и закричал: "Ах ты, дерзкая! Вот уж месяц, как я в вашей деревне, ты бы лучше спросила, что кушает и что пьет бедняжка ходжа. А ты вздумала спрашивать меня о великом угоднике, залитом сиянием милостей на предвечном пиршестве на четвертом небе".

Вздумал ходжа заняться торговлей солеными овощами. Накупил он все, что нужно для этого, и даже осла. Когда они подходили к домам, где у них брали соленья, или попадали на бойкие улицы, осел, не давая ходже выговорить слово: "Соленья", — начинал по привычке реветь по-ослиному, и у ходжи слова застревали в горле. Вот только ходжа собрался на бойком месте громко закричать: "Соленья, соленья!" — осел опять упредил его и заревел. Ходжа рассердился и сказал: "Послушай, товарищ, ты будешь продавать соленья или я?"

Когда Тимурленг был в Акшехире, пришел в город дехри (философ-материалист) и объявил: "Я хочу предложить вопросы. Если есть у вас искусные ученые, давайте устроим состязание". Тимурленг собрал именитых граждан города и сказал: "К нам пришел со стороны ученый и хочет состязаться с вами в науках естественных и материалистических. Он странствует, ходит по всему свету. И если вы не выставите против него человека, ум которого постиг различные науки, он повсюду расславит, что в Руме ученый люд иссяк и исчез, а это поведет к умалению нашего достоинства среди государств и народов".

Старейшины города устроили совещание и сперва хотели было с сожалением признаться, что, действительно, у них ученых нет, но потом подумали: "Нет, так не годится, нужно найти выход из положения и спровадить эту погань". Они решили вызвать ученых из Коньи, Кайсери, но кто-то заметил: "Звать ученых со стороны, — на это потребуется много времени, и этим мы только обнаружим собственное ничтожество, да это и унизит нас среди жителей нашего города. Говорят ведь: "Умный совет идет от дураков". Давайте узнаем, как смотрит на это наш ученый ходжа. Может быть, он что-нибудь придумает, и мы сплавим этого чужака, который нашего языка не знает".

Все нашли это предложение удачным и, позвав ходжу, рассказали ему, в чем дело. "Ладно, — заметил ходжа, — вы предоставьте это мне. Если я утихомирю его метким ответом, — ну великолепно; а нет, так вы скажете: "Это — человек тронувшийся, дувана, и сам залез сюда на собрание". И вы выставите против него другого, ученого человека. Только, если будет мне удача, — от всех вас я желаю подарочек. Благоволение государя в счет нейдет". — "Голубчик ходжа, — закричали старейшины, — ты только не посрами нас, а уж там, что пожелаешь — все для тебя сделаем".

В назначенный день на площади города были разбиты палатки, и эмир Тимурленг со свитой, все одетые в золото, разукрашенные, величавые, предстали в военных доспехах и оружии. Потом явился и дехри, растрепанный весь, чудной, и уселся около Тимурленга. Когда все собравшиеся расселись, стали поджидать ходжу. Вот, каконец, пришел и ходжа с громадным сарыком на голове; на нем надет был биниш с широкими рукавами; позади шли Хаммад и другие его ученики. Ходжу посадили по правую руку государя.

Выпили шербет, и, когда передохнули, выступил вперед дехри и торжественно очертил круг, потом, как бы требуя от ходжи ответа, взглянул ему в лицо. Ходжа поднялся и, проведя как раз по середине круга черту, разделил таким образом круг на две части и тоже посмотрел на дехри. Потом провел еще черту, перпендикулярно к первой, и разделил круг на четыре равные части. Делая знак рукой, он три раза как бы тянул к себе, а одну часть как бы отталкивал в сторону дехри и опять посмотрел на него. Дехри знаком одобрил решение ходжи, давая понять, что он знает эту задачу. Потом дехри сложил руку в виде распустившегося тюльпана и несколько раз поднял пальцы кверху. А ходжа сделал наоборот и, держа ладонь книзу, опустил пальцы; дехри опять согласился. Наконец дехри указал на себя и, изображая пальцами, как будто это ходит зверь по земле, провел себе по животу, как будто оттуда что-то выходит. А ходжа достал из кармана яйцо и, показав его, начал махать руками, изображая, что он летит. Дехри одобрительно закивал. Он встал и, склонив почтительно перед ходжой голову, поцеловал ему руку и поздравил государя и вельможей города, что среди них находится такое "чудо времени".

Присутствовавшие на собрании были очень обрадованы исходом и со своей стороны тоже поздравили ходжу, избавившего их от срама. Все начали подносить ему в подарок деньги, заранее приготовленные на всякий случай, а кто пообещал дать после; Тимурленг тоже осыпал ходжу драгоценными дарами.

Когда все разошлись, падишах, приближенные и вельможи города отозвали дехри в сторону и через переводчика сказали ему: "Из ваших знаков мы ничего не поняли. Что вы говорили ходже, и что он такое вам ответил, что вы признали это соответствующим истине?" Дехри объяснил: "Между учеными греческими и учеными еврейскими существует разногласие о сотворении мира. Так как мнение мусульманских ученых об этом мне не известно, я очень хотел узнать истину. Я поэтому изобразил шаровидность земли. Ходжа мало того, что подтвердил это, — он еще линиями, проведенными им, разделил землю на северное полушарие и на южное полушарие. Потом он провел еще линию, перпендикулярно к первой, и три части потянул в свою сторону, а четвертую — ко мне, — он хотел сказать, что три части земного шара — вода, а одна четверть — суша: так он объяснил "семь климатов" земли. Потом, чтобы обследовать тайны создания и творения, я поднял пальцы кверху, указывая на растения, деревья, источники, рудники. А ходжа, наоборот, опустил пальцы книзу и тем, согласно последним изысканиям ученых, правильно объяснил мне, что все это — благодаря дождям, изливающимся с неба от действия солнечного света и прочих высших небесных тел, и что так рождаются и произрастают на земле творения. Тогда, показывая на себя, я говорил, что творения, возникающие на земле, размножаются путем дифференциации частей; при этом я, по-видимому, о значительной части одушевленных предметов выразился неясно. А ходжа достал из кармана яйцо и, делая рукой движения, как будто он летит, намекнул на летающих тварей. Таким образом, кратко, но вразумительно он высказался о создании мира и о многочисленности человеческого рода. Из этого я понял, что ваш ученый действительно гений, обладающий знанием наук небесных и земных, или, иными словами, наук осязаемых и реальных. И вы можете гордиться, вы, его земляки и соотечественники, таким ученым знатоком естественных наук".

Проводив дехри с почестями и подарками, все окружили теперь ходжу и стали расспрашивать также его. Ходжа сказал: "Ну что там говорить! Это человек больной, жадный, голодный, как собака. Вы-то наговорили мне про него, что он — ученый, и только напрасно взволновали меня. Я пришел; как вы видели, он очертил рукой круг, — он подумал: "Ах, вот если бы был поднос с пирожками!" Я сперва разделил поднос надвое, по-братски; смотрю, а он и в ус не дует. Тогда я разделил на четыре части: три части взял себе, а одну часть дал ему. Бедняжка согласился и закивал головой, как бы говоря: "Мне и этого довольно", — хотя, на самом деле, он хотел больше. Потом он сказал: "Вот если бы изготовили плов, мы бы покушали!" А я прибавил: "Да, но нужно сверху посыпать сольцы, положить перцу, фисташек, изюму и так далее". Так мы разрешили и этот вопрос. Потом он показал себе на живот, а рукой показал, что он пришел издалека и давно уже не кушал ничего вкусного. А я сказал ему, что я еще более проголодался, чем он: от пустоты в желудке я так потерял в весе, что могу летать, как перышко. Встал я утром, и жена всего-то и дала мне яичко. А тут вы пришли за мной, и я не успел съесть даже яйцо и положил его про запас в карман. Вот и все".

Присутствующие, вспоминая изречение: "Что я спросил у тебя? А ты что понял? Удивительная история!" — изумились тому, как, несмотря на разность восприятия, вопросы и ответы удовлетворили обе стороны.

Купил ходжа утром три оки мяса и, занеся домой, пошел по своим делам. А жена позвала приятельниц и устроила им великолепное угощенье. Когда вернулся ходжа, ему она подала плов из булгура — на воде. Ходжа сказал: "Если у тебя не было, положим, времени, чтобы приготовить мясное блюдо, неужели ты не могла бросить в булгур несколько жирных кусков для придания вкуса?" На это жена ответила: "Хотела, да тут вышла история. Когда я была занята мясом, выскочила откуда-то твоя любимая полосатая кошка и все мясо съела. Я пришла, смотрю — она облизывается". Ходжа побежал и принес весы. Он вытащил из-под мангала кошку и взвесил ее; вышло ровно три ока. Тогда он сказал жене: "Ах ты бесстыжая! Если это — мясо, куда же делась кошка? А если кошка, — где мясо?"

Ходжа бежал изо всех сил, выкрикивая эзан. Когда у него спросили, зачем он так делает, он отвечал: "Хочу узнать, как далеко разносится мой голос".

Ходжу обманули и подсунули ему безобразную невесту. Когда утром ходжа оделся и собирался выйти на улицу, жена, жеманничая, сказала: "Эфенди, кому из твоих родственников могу я показаться?" Ходжа заметил: "Только мне не показывайся, а там кому хочешь".

Слышал ходжа, что опиум опьяняет. Он захотел узнать, так ли это, и купил у москательщика опиум. Попробовав немного, он потом пошел в баню. Когда он мылся, то подумал: "Вот вздор! И не пьянит, и в голову не ударяет. Все это нарочно говорят. Или москательщик меня обманул? Пойду-ка я к нему и выясню". С этими словами он так нагишом и выскочил на улицу. Прохожие у него спрашивали: "Ходжа, что это значит?" Он подробно им объяснял, и все покатывались со смеху.