[Не все люди в одинаковой степени способны созерцать сверхчувственный мир. Отношение между умом и мировой душой. Состав ума: идеи, как такие сущности, в каждой из которых ее реальные основы нераздельны и тождественны с идеальной. Какие именно идеи содержатся в уме. Вопрос об индивидуальных идеях. Вопрос об отношении человеческой души к своей идеи и к мировой душе.]
1. Люди с самого начала — от рождения, да и потом гораздо больше пользуются /как орудием познания/ чувствами, чем умом и вследствие этого естественно прежде и больше всего интересуются вещами чувственными. Некоторые на них и останавливаются, — не идут дальше чувственного в своей жизни: считая страдание злом, а удовольствие благом, они стараются всячески избегать первого и достигать последнего, и в этом состоит вся мудрость тех между ними, которые выделяются смышленностью и ловкостью и похожи на тех птиц, которые забравши с земли много тяжести, никак не могут подняться с ней на воздух и лететь, не смотря на то, что от природы имеют для полета крылья. Другие, следуя высшим влечениям души, стремятся к чему-то лучшему и несколько приподнимаются над низменностью чувственного, но не будучи способны зреть и мудрствовать горняя и не зная, где и на чем им следует стать и утвердиться, после того как оторвались от земного, опять возвращаются к тому слывущему под именем добродетели образу действий, основанному на земной расчетливости, выше которого хотели было подняться. Но есть и третий род, — род людей божественных, которые обладают и большей мощью и более острым зрением: они как только заметят сияющий свыше свет, тотчас воспарят, минуя облака, тучи и туман, облегающие землю, — туда в сверхчувственный мир и по достижении его, забыв о земле и обо всем земном, там уже и остаются, как в своем настоящем родном отечестве и радуются радостью, похожей на ту, какую испытывает человек, который после долгих скитаний на чужбине очутился наконец на своей родине.
2. Однако, что это за горнее отечество, что это за место? Как и кто его достигает? — Достигает его тот, кому от природы присущ философский эрос, кто с самого начала есть настоящий истинный философ. Истинный эротик в присутствие красоты, возбуждающей в нем эрос — влечение, любовь, обыкновенно чувствует в начале нечто похожее на родовые потуги и боли; но он не останавливается долго на красоте телесной, а восходит он нее к той красоте, которую имеет в душе добродетель, мудрость, исполнение долга, законов, а потом — в причине этих духовных красот и в этом движении все выше и выше не останавливается дотоле, пока не дойдет до того последнего — которое есть самое первое — красота в самой себе и от себя, — и только тогда наконец прекращается у него то мучительное напряжение, которое мы сравнили с родовыми болями, а прежде этого — нет.
Но как он восходит на такую высоту? Откуда у него берется эта сила? /Сила эта, сказали мы — есть эрос, — но/ как разум пользуется эросом и руководит им /в достижении этой цели/? А вот как: он рассуждает, что красота телесная, как красота тела, которым она присуща, есть акцидентальная, извне к ним приходящая, и что она состоит в тех формах, для которых тела служат материей; а так как этот материальный субстрат изменяется, то мы видим постоянно, как тела теряют красоту и становятся безобразными; вот почему разум говорит, что красота тел есть лишь заимствованная, красота лишь по участию /их в красоте/. Что же такое делает их красивыми? Делает их красивыми, понятно, с одной стороны присутствие в них красоты, а с другой акт души, которым она, образуя тело, дает ему ту форму, которую в себе имеет. А если так, то нельзя ли уже душу признать за красоту в себе, — за первую, абсолютную красоту? Нельзя в виду того наблюдения, что одна душа прекрасна благодаря своей мудрости, а другая лишена всякой красоты, безобразна, потому что скудоумна. Выходит, что красота души предполагает в ней как свое необходимое условие, мудрость. От кого же душа заимствует мудрость? Понятно, не от кого иного, как только от ума, но, конечно, не от такого ума, который иногда бывает умом, иногда нет, а от такого, который есть ум по истине в полном абсолютном смысле слова и который поэтому самому прекрасен всецело в самом себе и от себя. Что же, следует ли тут остановиться, как на самом первом или можно и должно идти еще дальше — выше даже ума? Конечно, можно и должно, потому что ум /при постепенном вхождении мысли от низшего к высшему/ является нам прежде самого первого начала, как бы в вестибюле его, как абсолютного блага; конечно, насколько ум открывает в себе и содержит в себе все сущее, он есть образ блага, но только образ и притом образ его во множественности, между тем, как первое начало — само благо пребывает всегда в своем чистом абсолютном единстве.
Итак, всмотримся теперь в природу этого Ума, который по призванию нашего разума, обладает абсолютным бытием и есть абсолютное существо; бытие такого существа уже доказано нами в другом месте, иным путем. Смешно, казалось бы, даже ставить вопрос такой, принадлежит ли ум к числу всего того, что действительно существует, а между тем есть люди, которые не прочь усомниться даже в существовании ума и уже тем более в том, то он таков, каким мы его себе представляем, что он имеет отдельное /от материи/ существование, что он содержит в себе все истинно сущее, что в нем находятся все виды сущего, как идеи и т.п. Вот о чем предстоит нам теперь говорить.
Все вещи, бытие которых мы признаем и утверждаем; будут ли это произведения искусства, или произведения природы, суть вещи сложные, составные и нет между ними ни одной такой, которая была бы проста и едина. Что касается произведений искусства, то каждое из них представляет такой или иной материал — медь, дерево, или мрамор, да и этот материал не есть еще художественное произведение, пока одно искусство не обработает его в статую, другое — в кровать, третье — в дом, вложив в него каждое свою специфическую форму. точно также и произведение природы представляет собой разнообразные соединения и смещения, которые в анализе оказываются состоящими из такого или иного количества различных элементов и такого же количества форм их, как например, человек в анализе оказывается состоящим из души и тела, а тело — из четырех стихий. так как все 6 сил без исключения оказываются состоящими из материи и их принципа, дающего ей форму, — ибо материя четырех стихий сама по себе бесформенна, — то естественно возникает вопрос, откуда же материя получает формы, и если от души, тогда спрашивается, сама-то душа проста ли, или состоит из двух частей, из коих одна играет роль материи, а другая — роль формы, именно ум, так что первая похожа на ту форму, которую имеет медь в статуях, а последняя похожа на тот принцип, который создает саму эту форму.
Если мы эти соображения обобщим и распространим на всю совокупность вещей, то тоже должны будем признать; что ум есть творец и создатель их, т.е. что не от кого иного, как от Ума, через посредство другого начала — души мировой, материальный субстрат всего принимает формы и становится или водой или воздухом, или землей, или огнем — таким образом, что душа, формируя материю в эти четыре мировые стихии, сама со своей стороны воспринимает от ума и руководящие идеи, принципы, подобно тому, как каждый художник черпает их в своем искусстве и потом уже сообразуясь с ним дает такую или иную форму своему произведению. Точно также и в уме можно различать два момента: с одной стороны он для души есть форма / и источник форм/, а с другой он есть принцип, который формирует /и все/ на подобие того, как художник формирует материал в статую и который содержит в себе те формы /или идеи/, которые дает /вещам/. те формы, которые сам ум дает душе, конечно, суть самые подлинные, истинные, и те, которые имеют в себе тела /от души/, суть только более или менее близкие к оригиналу копии и подражания.
4. Однако, почему это, дойдя до души, мы не останавливаемся на ней, не принимаем ее за самое первое начало? Да, потому, что ум выше и совершеннее, чем душа, а то выше и совершеннее, тому по природе принадлежит первенство /пред тем, что менее совершенно/. Следует считать ложным то воззрение, будто душа по мере своего развития и совершенствования сама из себя производит ум, ибо как, спрашивается, то, что есть одна лишь возможность, может перейти в действительность само собой без чего-либо другого актуально существующего, которое способно было бы превратить его из возможного в действительное? Ведь, если бы такой переход был предоставлен случаю, то он мог бы и никогда не осуществиться. Поэтому, первенство следует усвоять тому, что есть сразу актуально, что есть совершенное и вседовлеющее, а то, что не есть сразу совершенное ставит после него на втором месте. Несовершенное может быть совершенствуемо лишь тем началом, которое его произвело и в этом случае выполняет по отношению к нему роль отца, родившего несовершенное и потом его совершенствующего. В данном случае за такое его отношение к творцу первоначально лишенное всякого совершенства порождение может быть принята материя, которая становится совершенной по мере того, как принимает многоразличные формы. притом же душа не свободна вполне от того, что называется страданием, страстью; значит, должно быть, кроме ее, нечто совершенно-бесстрастное, невозмутимое, а иначе все могло бы со временем раскрыться и разрушиться; словом, должно существовать начало высшее, чем душа. Далее — душа в мире находится; значит, должно быть начало высшее чем душа и в том отношении, что оно вне мира существует, ибо если бы не было такого сверхмирного начала и сущее исчерпывалось бы только тем, что есть в мире, т.е. в телах, в материи, тогда, ничего не было бы твердого, нерушимого, так как тогда даже идеи, как, например идея человека, да и все идеальные сущности не могли бы быть перманентными и вечными. Все эти соображения, к которым можно бы присоединить еще и много других, приводят к тому заключению, что кроме души существует другое еще высшее начало — Ум.
5. Ум же в строгом абсолютном смысле слова должен быть представляем не как такой, который существует сперва лишь потенциально и из неумного потом становится умным, ибо в таком разе оказалось бы необходимым иное, высшее начало, но как такой, который сразу ум актуальный и вечный. А если так, если такой — вечный абсолютный Ум имеет свой разум ни откуда, то это значит, что сколько он ни мыслит, всегда от самого себя мыслит, и все, что не мыслит и в себе имеет, от себя же имеет. И, так как он всегда мыслит только от себя и через себя, то то значит, что он есть всегда то же самое, что составляет предмет его мышления, потому что в противном случае, т.е. если бы сущность его самого была бы иная, и сущность того, что он мыслит, была совсем другая и особая, тогда он не был бы сразу и чрез себя одного умным, или был бы умом лишь потенциальным, но не актуальным. Поэтому мы не должны в этом уме отделять одно от другого — мышление от мыслимого, хотя мы, привыкши делать такое разделение в нашем познании чувственных вещей, склонны делать его и там в чистом мышлении высочайшего ума.
Итак, как это ум есть такая чистая актуальность, такая актуальная энергия мышления, которую мы принуждены считать тождественной с тем, на что она простирается, что служит ее предметом? А вот как: так как ум сам есть бытие истинно или абсолютно сущее, то он тем самым, что мыслит мыслимое, делает его и сущим, дает ему истинное существование; а это значит, что сам он есть все сущее, вся совокупность тех сущностей, которые через него и в нем /в его мышлении существуют/. В самом деле, ведь сущности, которые он мыслит, должны же где-нибудь быть, а могут они быть или вне его /в таком разе они, конечно, отдельны и отличны от него/ или в нем самом и тогда они должны составлять едино с ним. Чтобы они находились вне его, — это невозможно, ибо где же, спрашивается, в чем другом они могли бы быть? А если они нигде более, как только в нем же, то они должны быть с ним тождественны. Ведь нельзя же субстратом их считать чувственные вещи, хотя некоторые держатся такого мнения, потому что никакая первичная истинная сущность не может быть чувственной и не может находиться в мире чувственного, где присущие материи формы представляют лишь отражения и образы истинных сущностей, ибо где форма находится в ином, чем она сама /в материи/, там она не первоначальна, там она появляется от высшего начала и представляет лишь его образ и подобие. Потом, если необходимо признать, что не иной кто, как ум есть творец вселенной, то рядом с этим никак нельзя уже допустить, чтобы он, приступая к созданию вселенной, мыслил сущности существующими в том, что еще не существовало. Само собой понятно, что они должны были существовать прежде видимой вселенной; а это значит, что они суть не образы, не копии чувственных вещей, а напротив предшествующие им их прототипы и что они составляют само существо ума /суть составные элементы его бытия/. Но довольно /для изъяснения чувственного мира/, говорят, и принципов /оживляющих и организующих вещи/. Пожалуй, если они вечны и изменению не подвержены; а коль скоро они таковы, то местом или субъектом их может быть только ум, как начало высшее, чем природа, чем ее законообразность, высшее даже, чем сама душа, ибо все это такие вещи, которым самим по себе принадлежит бытие не актуальное, а лишь потенциальное.
Итак, ум есть по истине все истинно сущее, почему, мысля все сущее, он мыслит, имеет его не вне себя, а в себе; все истинно-сущее как не предшествует уму, так и не после его появляется, но есть вместе с ним, он же для всего сущего есть первый законодатель, или точнее, есть сам живой закон всего и всякого существования. Поэтому вполне справедливо положение /Парменида/ "мыслить и быть одно и то же", говорящее, что мышление, знание сверхчувственных вещей тождественно с их бытием. Это правда, — и вот почему каждый из нас сознает свое я, как существующее, и имеет представления и воспоминания сверхчувственного порядка. Итак, сверхчувственные сущности не вне ума находятся в каком-либо месте, но в уме и в самих себе, не доступные ни разрушению, ни даже изменению, и вот почему они суть истинно-сущие, существующие в полном и строгом смысле слова, между тем как если бы это было не так, если бы они были подвержены разрушению или даже только изменению, если бы бытие, существование приводило к ним извне, тогда оно принадлежало бы поистине лишь тому, от чего привходит, но вовсе не им; другими словами, если бы были уже чувственные вещи, а чувственные вещи суть то, за что мы их считаем, лишь благодаря их участию /в истинно-сущем/, т.е. благодаря тому обстоятельству, что субстрат их природы получает формы извне, подобно тому, как мы получаем форму от скульптуры, а дерева от столярного искусства, ибо и тут между тем как форма, образ переходят от искусства в вещество, само искусство остается в себе тождественным и содержит в себе в чистом, неизменном виде одну истинную сущность или идею статуи, а другие идею кровати. Это обстоятельство, т.е. то, что все тела лишь потому суть такие или иные тела, что получают извне формы показывает, что они сами суть совсем не то, что истинные сущности, потому что они подвержены изменению, а сущности неизменны, и имеют в себе самих основу своего существования, и не будучи протяженными величинами, не нуждаются в месте, словом, имеют бытие ноуменальное, чистое, себе самому довлеющее. Природа всех тел такова, что для поддержания своего бытия они нуждаются в другом высшем начале, между тем как ум своей чудесной силой сохраняющий бытие даже вещей по природе тленных, ни в чем другом для своего существования не нуждается.
6. Итак, ум есть мир чистых сущностей; он содержит их в себе не как в пространстве или месте, но так, как и сам существует, он — един с ними; все они сразу, одновременно в нем и с ним, оставаясь в тоже время отличными /друг от друга и от него/ наподобие того, как и в душе множество представлений, знаний вовсе не ведет к их смешению и слитию, но каждое из них, так сказать, занято своим собственным делом не вовлекая в него остальных. Если и в нашем мышлении каждое представление, понятие имеет свою собственную активность, то тем более в высочайшем уме ноумены даны и вместе разом все, и не вместе — в том смысле, что каждый сохраняет свою собственную энергию и мощь. Можно сказать, что ум весь обнимает собой все сущности точно также, как род /родовое понятие/ виды, или как целое обнимает свои части. Да и организующие принципы представляют явный отпечаток этого отношения, ибо и тут каждый принцип в своей целости есть как бы центр, в котором сходятся в один неделимый пункт все части организма, и в то же время принцип, направляющи конструкцию глаза, отличается от того, который формирует руки, как это различие выступает со всей рельефностью тогда, когда в организме уже сформированы эти и все прочие органы. Таким-то образом присущие семенному зачатку силы представляют собой организующий принцип в его единстве и целости, но всегда так, что в нем содержатся и все особые части. Есть, конечно, в семенном зачатке и вещество, например, разные влаги, но сам органический принцип /формирующий это вещество/ есть всецело принцип формы — аналогом той жизнерождающей силы души, которая сама есть продукт и образ силы еще высшей. Некоторые природой называют эту присущую семенным зачаткам жизнерождательную силу, которая, исходя из силы еще высшей подобно тому, как, например, от пламени огня излучается свет, овладевает материей и формирует ее тем, что вводит в нее организующие принципы, вовсе не употребляя при этом никаких толчков, движений и не пользуясь никакими механическими орудиями в роде рычагов, как это иногда болтают.
7. Те наши познания о чувственных вещах, которые вырабатываются рассудочной деятельностью души, и которые не познаниями следует считать, а скорее мнениями, представляют в себе нечто более позднее, чем сами эти вещи и суть не что иное, как образы, отражения их, но те познания, те понятия, которые рассудок воспринимает от ума, не имеют своим предметом что-либо чувственное; напротив, насколько они суть такие, т.е. чистые понятия, они тождественны с тем, что в них мыслится, так что тут ум и его мышление /а равно и содержание/ составляют одно внутреннее единство. Тем более так должно быть с тем /высочайшим/ умом, который /весь и всегда/ внутри себя, который есть то же, что вся совокупность первичных сущностей, который всегда себе соприсущ и всегда есть весь /не потенциально, а/ актуально: он, понятно, не раскидывает своих взоров вне себя вокруг, потому что все в себе же содержит, он не занят приобретением знания путем рассуждений, исследований ни о каких вещах, которые бы ему не были присущи; эти деятельности, конечно, свойственны душе, ум же всегда пребывающий в самом себе, сам есть все сущее /которое он мыслит/, которого он не выдумывает, наперед, чтобы оно существовало /для него и для себя/, ибо ведь вовсе не от того и не после того, как он мыслил бога, бог явился и стал быть или что лишь после того, как он придумал движение, движение явилось, как движение. Поэтому следует считать наиболее далеким от истины то представление, когда на том только основании, что /виды сущего/ идеи суть мысли /ума/ утверждается, что они появились или существуют лишь после или вследствие того, что ум их мыслит, ибо совсем напротив для того, чтобы мышление ума было мышлением /а не пустым исканием чего-то/ необходимо, чтобы мыслимое существовало, а иначе как же ум-то стал мыслить /не имея, чего мыслить/, как мог бы найти мыслимое? Ведь нельзя е допустить, что он тут представлен простому случаю и что все его усилия могут быть тщетны и бесплодны.
8. Так как мышление есть по самому существу единство, то в нем предмет мыслимый /такой или иной вид сущего — и мысль о нем — его идея составляют одно и то же. Поэтому на вопрос, что такое есть идея, получается такой ответ: идея есть и мысль ума, или даже сам ум, и мыслимая сущность, ибо каждая такая сущность не есть нечто чуждое уму и ума, ни тем более иное нечто, чем он, но каждая идея есть ум, а ум, понятно, в своей целости есть совокупность всех идей. Нечто подобное этому представляет каждая наука как целое по отношению к понятиям, входящим в состав ее, ибо и тут каждое понятие составляет часть целой науки, но в то же время не имеет пребывания /отдельно от других частей/ в особом месте, и стоит в связи с целым и имеет в нем силу и значение. Ум пребывает в самом себе в покойном обладании всей полнотой бытия, но его нельзя представлять предшествующим этому бытию, ибо это значило бы допускать, что он своей деятельностью, своей мыслью произвел все сущее; напротив, необходимо признать, что бытие предшествует уму, точнее, что в уме сразу дано и есть все сущее, и только тогда уже на это сущее обращена его деятельность, его мысль; подобно тому, как в огне первоначальное есть его сущность и потом уже его действие /жжение, согревание/, так и тут прежде всего должны быть сущности, которым внутренне присущ ум, как их энергия, а так как само существование есть актуальная энергия, то это значит, что бытие и ум представляют одну и ту же актуальную энергию, или что они суть одно и то же. Таким-то образом сущее и ум составляют одну и ту же природу, как равно и сущности, и их актуальная энергия и /то есть опять же/ ум, ибо при таком положении мысли /ума/ суть идеи, а идеи суть формы или виды сущего, а эти в свою очередь суть актуальные энергии сущего. Мы-то конечно, разделяя в абстрактом мышлении бытие и ум, представляем один принцип предшествующий другому, и это потому, что наш-то ум в самом деле отличен от того бытия, от которого себя отделяет, но в том высочайшем уме, с которым нераздельно бытие, ни мышление от бытия, ни бытие от мышления не отличны, так что он есть само сущее и совокупность всех сущностей.
9. Какие же именно идеи содержатся в единстве в этом едином уме, которые мы разделяем своим мышлением? Привести их в известность мы должны не возмущая их покоя, а для этого руководствоваться при созерцании их присутствия в высочайшем уме той наукой, которая сама зиждется на едином и единстве. Так как этот чувственный мир есть такое живое целое, которое содержит в себе все живые существа, так как он и бытие свое и всю характерную определенность его имеет от другого начала /мировой души/, которое в свою очередь утверждается на уме, то необходимо, что ум есть первообраз всего /что есть в чувственном мире/, или что все в нем содержится первообразно и что поэтому сам ум есть не что иное, как тот ноуменальный мир, о котором упоминает Платон, отождествляя его с идеей универсального живого существа /т.е. с такой идеей, которая вмещает в себе идеи всех живых существ. В самом деле подобно тому, как когда с одной стороны дан такой или иной жизнетворный организующий принцип, а с другой есть тут же и вещество, способное его воспринять, необходимо должно родиться такое-то животное, точно также раз существует ноуменальная /высшая, чем жизнеорганизующая/ природа, природа всемогущая и ничто ее /энергии/ задерживать не может, так как нет ничего более третьего между ею и сущностью, способной принять ее образ, то необходимо эта последняя сущность /душа, а потом материя/ должна от действия ума облечься в его красоту, но конечно она получаемую от него форму всегда уже разделяет /на множество обособленных форм/, так что например, тут она есть человек, там она есть солнце, там еще что иное, между тем как там — в той природе /в Уме/ все представляет одно целостное единство.
10. Поэтому, следует думать, что все формы чувственного мира имеют себе первообразы — там — в мире сверхчувственном, но что напротив все искажения формы там не имеют места; там нет и не может быть ничего такого, что противно самой природе, как и в искусстве не может быть ничего противного искусству. Так например, жизнетворный организующий /семя животного/ принцип вовсе не содержит в себе ни хромоты, ни другого подобного недостатка; все подобные недостатки появляются уже в самом процессе образования и рождения вследствие того, что разные случайные совпадения мешают жизненному принципу вполне подчинить себе вещество. Потом, все вытекающие из самой природы качества, количественные отношения, пропорции, величины, объемы, натуросообразные деятельные и страдательные состояния, покой и все движения как в целом, так и в частях, все это тоже сообразовано с нормами сверхчувственного мира, в котором вместо времени вечность, а вместо пространства и его разделенности есть только инаковость пребывания каждого другого в каждом другом. Так как тут все разом, вместе и в единстве, то какую ни взять сущность, каждая есть и сущность, и мысль и жизнь, тождественность и инаковость, движение и покой, — каждая разом и движется и покоится, каждая есть субстанция и качество, словом каждая есть все прочее, так как каждая имеет бытие не потенциальное, но актуальное, то с каждой нераздельно ее качество.
То ли только содержится в сверхчувственном мире, что есть в чувственном, или там есть что и больше? Не может быть и сомнения в том, что там нет никакого зла или несовершенства, которому место только здесь, которое происходит от недостаточности, лишения и бессилия на почве неудалой /т.е. неоформившейся как должно/ материи или чего другого ей подобного. А теперь возникает вопрос о том, как быть тут с искусством и искусствами?
11. Итак, обратимся к искусству и его произведениям. Что касается таких подражательных искусств, как живопись, скульптура, пляска, мимика, то они лишь настолько имеют связь с миром сверхчувственным, насколько содержатся implicite в идее человеческого разума, так как они появляются уже только тут на земле, имеют своими моделями чувственные вещи и воспроизводят подражательно их видимые формы, фигуры, пропорции, движения. Но настолько есть у нас кроме того способность от наблюдения симметрии в царстве животных, или где восходим к общим законам и принципам ее, то эта способность представляет уже собой часть или образ той силы /идей/, которая там в сверхчувственном мире играет роль принципа симметрии универсальной. Что касается музыки, как искусства рифмы и гармонии, то насколько в ней главное составляют идеальные или интеллектуальные элементы /законы, принципы/, она конечно есть образ той музыки, которая управляет рифмом в мире ноуменальном. Такие искусства, которые производят разные вещественные предметы, как например, архитектура, плотничное, столярное искусство, насколько они в такой или иной степени стараются соблюсти симметрию, пропорциональность, тоже там коренятся своими началами и законами. Но насколько они воспроизводят симметрию лишь в чувственных вещах, они не во всей целости /explicite/ там имеют место, а лишь насколько содержатся /implicite/ в идее человеческого разума. Тоже самое следует сказать о земледелии, которое помогает плодородию в растительном царстве, о медицине, которая блюдет здесь за здоровьем тела, а равно и об атлетике, имеющей целью сообщать телу крепость и ловкость, потому что там-то есть совсем иная сила, мощь, здоровье, оттуда-то имеют и постоянно черпают силу и крепость все живые существа. Потом, риторика, стратегика, экономия частная и общественная, участвуют в идее той науки, что там, лишь настолько, насколько руководятся принципами вытекающими из идеи честности, благородства. Геометрия, насколько она занимается принципами чисто ноуменальными, конечно, должна иметь себе первообраз и там. Тем более следует это сказать о философии, которая занимает первое место между науками, так как предметом своим имеет истинно-сущее. таково наше мнение относительно искусства, его видов и произведений.
12. Общее положение относительно этого таково: раз там есть идея человека, как разумного существа, и как художника, то в не содержатся /implicite/ и все искусства /которые способен произвести человеческий разум/. Но вот еще то: там есть только идеи родовые и видовые, есть, например, там идея человека, но нет идеи Сократа. Однако следует ближе посмотреть, нет ли там как либо и идеи каждого из людей, как отличного от всякого другого, ибо один из них, например, курносый, другой плосконосый. На это вот что можно сказать: почему же нельзя допустить, что все эти индивидуальные различия содержатся в идее человека точно также, как в общей идее живого существа содержатся все различные идеи живых существ; но конечно уже от другого — от материального начала зависит то, что у одного нос орлиный, у другого плоский. Тоже следует сказать и о различиях в цвете кожи: они отчасти заложены в самих организующих принципах /в силах семенных зачатков/, а отчасти происходят от различий вещества и места.
13. Остается еще сказать, есть ли в сверхчувственном мире лишь все то, что есть в чувственном, либо же там кроме идеи человека, есть идея самочеловека, кроме идеи души есть идея самодуши, кроме идеи ума, есть еще идея самоума. На это ответим так: нет никакой необходимости, чтобы здесь в нашем мире все вещи без исключения были лишь простыми копиями своих первообразов, чтобы, например, даже душа была лишь образом самодуши. Дело в том, что если между душами существует различие, то они суть только различия в степени /а не специфические/; конечно, душа, живущая здесь на земле, не есть самодуша, но насколько она имеет истинное реальное существование, она всегда обладает в такой или иной степени и форме и справедливостью, и рассудительностью, и мудростью, которые не суть лишь простые образы, не отражения тени идей справедливости, рассудительности, мудрости, как чувственные предметы суть образы своих сверхчувственных первотипов, но суть сами эти вещи, ибо они тоже не включены ни в какие пространственные границы, очертания, рамки, а только находятся в иных условиях /чем идеи их там/. Потому-то душа разлучившись с телом, сохраняет их все в себе, благодаря тому обстоятельству, что лишь чувственные вещи находятся всегда в таком или ином месте, а все сверхчувственное — везде, и вот почему то, что есть в душе здесь, есть также и там в сверхчувственном мире. Выходит, что если под чувственными вещами разуметь лишь только видимые /вообще подпадающие чувственным восприятиям/, тогда в сверхчувственном мире есть гораздо больше того, что есть в чувственном, но если к чувственному миру относить и душу и все, что она в себе содержит, тогда, конечно, там есть лишь все тоже, что и здесь.
14. Спрашивается теперь, можем ли мы то существо /ум/, которое содержит в себе все сущности, признать за начало первое, высочайшее? Как же это мы могли бы признать его за такое начало, т.е. за абсолютно-единое и простое, когда в нем множество сущностей! Однако, опять, как это кроме и помимо единого может существовать это множество, да и все сущее? Каким образом ум есть все сущее? Да и сам-то он откуда? Обо всем этом следует повести речь из другой исходной точки — в другом месте.
Теперь еще вот что: могут спросить: если все имеет свое начало в сверхчувственном мире, то нет ли там идей и таких вещей, которые имеют вид гнилости, порчи и которые или вредны, или неприятны, каковы например, сор, грязь, нечистота? На это ответим, что все имеемое всеобъемлющим умом от Первоединого, добро и прекрасно и что поэтому нет и не может быть в уме идей таких неизменных вещей, как эти, которые появляются от того, что между тем как душа мировая воспринимает от ума идеи, в то же время со стороны привходят разные акциденции, к которым относятся и эти явления. Возражение это обстоятельнее будет решено тогда, когда у нас станет на очереди вопрос, каким образом от единого происходит множество всего сущего. Теперь же скажем, что все те случайные явления, которые происходят в чувственных вещах от их совместности и взаимодействии, не имеют никакого отношения к уму, не имеют в нем себе соответственных идей. Все, что имеет вид гнилости, порчи, появляется лишь вследствие того, что душа иногда оказывается бессильной произвести лучше, а когда ей удается, она производит лишь все сообразное с природой, — словом она всегда делает то, что может. А что касается искусств, то повторяем, что все искусства, задатки которых заключаются в самой природе человека, содержатся в идее самочеловека, — причем искусство в общем и в целости, конечно, прежде и выше каждого особого искусства, но и оно в свою очередь позднее и ниже, чем сама душа, или — чем та жизнь, которая заключается а уме прежде, чем стать душой и которая, как ставшая душой, может быть названа самодушой.