Мария Карлсон — филолог, русист, специалист по изучению творчества писателя и поэта-символиста Андрея Белого. Назначение книги, по словам М.К., «представить значительный и сложный предмет — историю русского теософского движения и общее положение теософской мысли в культуре российского Серебряного века для читателей, не знакомых с его общими контурами».

Представленный очерк российского теософского движения отражает стремление автора восстановить важную недостающую часть мозаики в сложной композиции Fin de siecle* российской культуры. Серебряный век (1890—1914), широко признанный критическим переходным периодом истории российской культуры, пользуется заслуженным вниманием российских и западных исследователей в области литературы, истории, искусства и философии. Обращаясь в этом сложном периоде в большей мере к глубокому интеллектуальному брожению и социальному перевороту, учёные неизбежно осознавали существование в своей научной мозаике некоторых лакун. Одна из таких лакун — это страсть Серебряного века к оккультизму и мистицизму как в утончённых, так и вульгарных формах. <…>

Эта книга намечает в общих чертах историю теософического движения в России, выявляет его ведущих деятелей и кладёт начало документальному подтверждению роли теософии в качестве общественной и интеллектуальной силы в российском обществе в годы пленительного периода российского findesiecle. <…>

__________
* Findesiecle (фр.) — конца века.

Накануне первой мировой войны только в С.-Петербурге помимо более чем 35 оккультных кружков, имеющих свой устав и прошедших официальную регистрацию, действовали сотни неофициальных и неформальных кружков. Подобные кружки были зарегистрированы в Вязьме, Благовещенске, Тифлисе, Усть-Каменогорске и во многих других местах. За период с 1881 по 1918 год в России насчитывалось более 30 оккультных журналов и газет. Учитывая высокий уровень неграмотности и строгость российской светской и церковной цензуры, эти данные представляют значительный интерес для исследователя. Старейший из этих журналов «Ребус» выходил еженедельно в течение 37 лет; к 1905 году он имел свыше 16 тысяч подписчиков. Страсть к тайным знаниям была повсеместной.

Теософия и спиритизм были двумя наиболее важными оккультными движениями в findesiecle России. Они имели наибольшее число последователей и доминировали в журналах и других изданиях. Из этих двух теософия была более значима и влиятельна в философском и культурном отношении, хотя спиритизм обладал б`ольшим числом сторонников и пользовался б`ольшим вниманием прессы.

Теософия не случайно появилась в конце прошлого столетия; она была вызвана к жизни крушением надежд и неудовлетворённостью растущего числа мыслящих людей, которые чувствовали себя брошенными на произвол судьбы, не желая или будучи не в состоянии делать выбор между бесплодностью научного позитивизма и бессилием униженной церкви. Они стремились к поиску вечных истин, к утверждению достоинства человека, а находили грязные фабрики, отчуждённых рабочих, преступность, мещанство и общий упадок. Этим обделённым искателям теософия предлагала разрешение мучивших их вопросов на основе высокоорганизованного мировоззрения и строго нравственной этики.

<…> Нельзя сказать, что значительное влияние теософии недооценивалось современниками. В 1915 г. известный историк и литературный критик Иванов-Разумник (1878—1946) писал: «Будущий историк литературы несомненно должен предпринять раскопки в многотомной «теософии» нашего времени; без этого ни Андрей Белый, ни Вячеслав Иванов, ни многочисленные «Жоржи Нулковы»* символизма и псевдосимволизма не будут всесторонне освещены. Психолог и историк найдёт много интересного при изучении этой секты, характерной для нашего времени; историк литературы не может себе позволить пройти мимо этого явления».

__________
* Жорж Нулков — один из персонажей четвёртой симфонии Андрея Белого «Кубок метелей» (1908), являл собой пародию на анархиста-мистика и второразрядного писателя-символиста Георгия Чулкова (1879—1939) [Из прим. автора с.209].

Предложение Иванова-Разумника, сделанное так много лет назад, заслуживает, чтобы к нему прислушались.

Великое множество страниц уже написано в США и Западной Европе о теософии и теософских обществах, но практически ничего не было сказано об истории Теософического общества и его деятельности в России. Между тем, теософия (и её христианизированная ветвь — антропософия) была здесь много большим, нежели поддержкой и утешением в жизни для чиновников, докторов, юристов и уважаемых общественных деятельниц в их личном кризисе веры; она также преобразила мысль, искусство и судьбы многих представителей «творческой интеллигенции», ведущих писателей, музыкантов, философов и художников российского Серебряного века. Не будет преувеличением предположить, что некоторые аспекты этого периода не могут быть поняты вне измерений теософии и родственных ей теорий, сколь бы тайными они ни казались нам сегодня. <…>

В течение всего этого эстетически богатого периода в России господствовала образованная русская элита, воспитанная на литературе французского декаданса, испытавшая влияние возрождения французского оккультизма и сведущая в немецкой идеалистической философии (с глубинным течением буддийской мысли, внесённой в неё Шопенгауэром). В этот период все интеллектуальные стремления (в литературе, философии, истории, теологии, музыке, живописи, танце и театре) взаимодействовали друг с другом и расцвели в великолепии целостного произведения искусства (Gesamtkunstwerk), каким был русский Серебряный век. Перед ликом расколовшегося мира, неуклонно маршировавшего к мировой войне и революции, российская творческая интеллигенция стремилась к предельному синтезу культуры, в котором искусство отождествлялось с религией, а эстетическая теория преобразовывалась в метафизическое мировоззрение. Поиск основательного онтологического фундамента вёл её мимо ослабленной церкви к метафизическому идеализму и теософской мысли. Результатом был не только подлинный расцвет искусств, но также и ренессанс религиозной и идеалистической философии.<…>

Трагедия состояла в том, что этот прекрасный, но деликатный цветок Серебряного века России расцвёл над бездной. Его появление знаменовалось не только кульминацией художественных достижений, но также и крайними явлениями коррумпированного общества; общества кафе, безумного монаха Распутина, шампанского за завтраком… салонов сатанизма и моды на наркотики. Серебряный век был не только идиллией утончённой символистской поэзии, любимых сборищ и ностальгической живописи «Мира Искусств»; это был также период разгула порнографии, вульгарности, претенциозного секса, преступлений, антисемитизма и политического терроризма. В этом перевёрнутом мире, парящем на краю катастрофы, творческая интеллигенция искала вечные истины везде, где могла бы их найти; и теософия обещала удовлетворить их духовный голод.

Теософия без больших усилий нашла свою собственную нишу в культуре российского Серебряного века по простой причине: несмотря на свою экзотическую окраску, теософия, в российском варианте, разделяла главные заботы и язык творческой и богоискательской интеллигенции. Теософия отвергла физическую реальность и её теряющий силы позитивизм и повернулась к миру духа; теософия была захвачена историей религиозной мысли, особенно тайными культами и древними ритуалами; теософия верила и стремилась к осуществлению культурной миссии России в мире и подписывалась под «Русской идеей». Теософия с живым интересом отнеслась к российской сектантской и мистической теологии с их сильным неоплатоническим и гностическим подтекстом. Голос теософии (ныне безмолвный и забытый) был неотразим в страстных религиозных диалогах российского Серебряного века.

Личности Серебряного века, чьих жизней коснулась теософия (для лучшего или худшего!), входят в число наиболее прославленных представителей творческой и богоискательской интеллигенции. Это религиозный философ Владимир Соловьёв; его брат, писатель-романист Всеволод Соловьёв*; филантроп Анна Философова; поэты Константин Бальмонт и Николай Минский-Виленкин; критик и философ Дмитрий Мережковский и его жена, поэтесса Зинаида Гиппиус; писатель-символист и мыслитель Андрей Белый; писатель и переводчик Лев Кобылинский-Еллис, Алексей Петровский, Павел Батюшков, Михаил Сизов, Николай Киселёв (из кружков аргонавтов и «Мусагета»); Анна Минцлова, двойник м-м Блаватской, которая «теософизировала» знаменитого учёного, писателя и критика Вячеслава Иванова; журналист и философ П.Д.Успенский, который, прежде чем вышел на свой мистический путь, объединился с другим российским мистиком Георгием Гурджиевым; писательница Ольга Форш; признанный религиозный философ Николай Бердяев; поэты Макс Волошин и его жена, художница Маргарита Сабашникова; актёр и режиссёр Михаил Чехов; композитор Александр Скрябин; художники Николай Рерих и Василий Кандинский; здесь названы имена наиболее видных личностей из творческой интеллигенции, которые принимали теософию. Даже Максим Горький и Анатолий Луначарский, оба преданные социалисты и коллеги Владимира Ленина, были в числе тех, кто в то или иное время своей жизни интересовался теософией и оккультной мыслью.

__________
* Быть может стоит всё же напомнить высказывание Е.И. Рерих о Вс. Соловьёве. В письме от 5.10.36 г. она писала: «Отношение Всеволода Соловьёва к Е.П.Блаватской запечатлено им самим в книге "Современная Жрица Изиды", написанной им уже после её смерти. Для каждого маломальски разбирающегося читателя, книга эта является суровым обличением самому автору. Соловьёв не заметил, какой суровый приговор он подписал себе этой книгою! Вся тупая самонадеянность бездарности, вся подлость, предательство, лживость и мелочность его натуры так и сквозят на каждой странице». — Прим. перев.

Интерес этих выдающихся представителей российской культуры к теософской доктрине влиял на их труды, их философию и в наиболее крайних случаях даже выливался в цельное мировоззрение. Как ведущие культурные и литературные деятели, имевшие свою образованную и преданную им аудиторию, они сами распространяли некоторые аспекты теософской мысли. <…> Значение роли теософии в культуре Серебряного века России кристаллизовалось в работах Андрея Белого, которого философ-идеалист Николай Бердяев назвал «наиболее характерной фигурой этой эпохи». Бердяев уточнял: «Белый — типичен для различных направлений начала века, так как он был не в состоянии оставаться в пределах чистой литературы и эстетического сознания; его Символизм носил мистический и оккультный характер, он отражал все духовные настроения и поиски этого периода».

Одарённый, влиятельный, приводящий в восторг и глубоко чувствующий страхи, неврозы и надежды, которые мучили его поколение, Андрей Белый в своей личной жизни и в своём искусстве явил символику духовной драмы своего времени. Белый разделял символизм на две области: эстетическую школу и мировоззрение. Он пошёл так далеко, что определял символистское мировоззрение в теософских терминах как «новую религиозно-философскую доктрину», синтетическую по своей природе и основанную на идеалистической религиозной и эзотерической философиях. Современному учёному довольно легко увидеть в мысли Белого элементы идей Вл.Соловьёва или неокантианства, но опознать третью линию — эзотерически-философскую более проблематично. В философии Белого эта линия ведёт в различных направлениях, но, главным образом, в сторону теософии и её «вестернизированной» модификации —антропософии (или «христианизированной теософии») и их влияния на мысль Серебряного века. Белый вёл всё поколение молодых, хорошо образованных россиян в этом направлении; воздействие их на русскую культуру не прекратилось в 1917 году, а продолжилось вплоть до 30-х годов; утончённым зрением это можно увидеть даже в сегодняшней России.

<…> Сегодня многие учёные не подозревают о той степени, в какой теософский словарь и образность языка оставляли свой утончённый след в искусстве и литературе Серебряного века. <…> Знание эзотерического подтекста на метафорическом и семантическом уровне открывает новые перспективы, которые приведут к возможностям новых интерпретаций.

<…> В то время теософия обращалась к европейцам по трём главным направлениям. Во-первых, она предлагала разрешить противоречие между наукой и религией, знанием и верой; этим она лечила психическое безумие, последовавшее за эпохой Просвещения, непосредственно вызвавшей кризис культуры и сознания. Во-вторых, она обходилась без отчуждающего материализма, просто называя его «иллюзорным», и вместо него предлагала современному человеку вечную духовную жизнь. И в-третьих, она заменила тускнеющую угрозу христианства о нестерпимых и вечных мучениях в аду (или в её современной альтернативе в виде пессимистического экзистенциализма) более мягкими концепциями кармы и реинкарнации, продолжая тем самым существование души и являя мир космически прекрасным и справедливым.

К русским, образованным в европейском духе, теософия обращалась с теми же основными положениями. Русские также испытывали кризис культуры и сознания. Они также стремились замостить пропасть между наукой и религией. И, конечно, русские преломляли теософию через призму своего собственного национального видения, в результате чего российская теософия развивалась под мессианистским, сугубо славянским покровом. <…>

До 1901 г. в провинции, Москве и Петербурге существовали немногочисленные маленькие частные кружки, однако русская публика в целом имела общее представление о теософическом движении и его целях. В 1901 г. положение изменилось благодаря пропагандистским усилиям Веры Желиховской, информации журнала "Ребус" и некоторых других журналов и газет, а также растущему количеству русских и европейцев, приносивших с собою теософию из Европы. Итак, теософия распространялась в России благодаря отдельным энтузиастам, таким, например, как г-н Цорн из Одессы, который в 1880-х собрал одну из первых теософских библиотек в России; как м-м Мария Робинович из Владикавказа, которая в 1890-е годы заинтересовалась работами Блаватской и была вдохновлена встречей с Анни Безант во время своей поездки в Англию, а также благодаря другим русским, которые, увлёкшись теософией во время пребывания за границей, делились затем своими открытиями и книгами дома, со своими друзьями и коллегами.

Попытки распространения новой доктрины в России были не всегда успешными. Усилия М. Рабинович служили тому предостерегающим примером. По возвращении из-за границы она попыталась организовать кружок во Владикавказе, но немедленно столкнулась с препятствиями, чинимыми местными властями: те усматривали в её действиях не только еретическое нарушение прерогатив Русской Православной Церкви на духовную гегемонию, но и политическую неблагонадёжность её самой. Её усилия остались в кругу домашних; она увлекла своих детей и мать. Мария Рабинович была в числе первых переводчиков теософской литературы на русский язык. В течение многих лет эта литература распространялась в России через нелегальную доставку книг (главным образом на английском и французском языках) либо в рукописных переводах.

С 1901 года российское теософическое движение было теснейшим образом связано с именем Анны Алексеевны Каменской (1867—1952). Она выросла и получила образование в Швейцарии; вернувшись в Россию, стала частным учителем. Она преподавала в петербургской прогрессивной гимназии Марии Стоюниной в течение 25 лет и в 1915 году вышла в отставку. Вместе с теософом Цецилией Людвиговной Гельмбольдт (ум. в 1936 г.) они недолго вели свою собственную прогрессивную школу. Обладая высокоразвитым общественным сознанием, Каменская была активна и в социальной области (она преподавала на вечерних курсах для фабричных рабочих) и предпринимала усилия по организации женского движения. Эта энергичная женщина, с сильной волей и преданная идее, была движущей силой Российского теософского Общества; она создавала и сохраняла его единство. Под псевдонимом «Альба» Каменская выступала автором огромного числа оригинальных статей и переводов теософской классики, она непрерывно и неустанно вела лекционную работу, редактировала журнал общества «Вестник теософии» и следила за другими многочисленными публикациями.

Каменская приобщилась к теософии благодаря знакомству с Марией Рабинович и с другим пионером российского теософского движения — Ниной Константиновной Гернет (ум. в 1932 г.). М-м Гернет была членом Английского Теософического Общества и работала с филиалами в Германии, Швейцарии, Франции и Италии. Она часто курсировала между Европой и Россией, переправляя запрещённые теософские книги на родину. С ранних лет интересуясь восточными религиями и мистицизмом, м-м Гернет стала ревностным теософом, почувствовав, что теософия дала выход её интересам и стала целью её жизни. Многие русские впервые пришли к теософии благодаря её усилиям. Она пользовалась большим уважением в Английском теософическом обществе и печаталась в его главном органе «Теософикал Ревью». Её личное полное собрание теософской литературы со временем стало центральной библиотекой Российской секции.

Анна Каменская и Нина Гернет дружили с детства; они вместе учились в школе в Швейцарии. Однажды, когда Каменская пребывала в бездействии со сломанной ногой, её подруга принесла ей коробку теософских книг. Каменская не интересовалась ими, поскольку верила, что среди окружающих страданий и невежества вся энергия должна быть отдана на борьбу за Свет. Поэтому поначалу она испытывала антагонизм к теософии, ошибочно считая это учение аристократическим, благом лишь для немногих и опасным, поскольку оно могло отвлечь силы, необходимые для поддержки беспомощных. Обеспокоенная своим безделием, Каменская, наконец, решилась взглянуть на некоторые из книг, оставленных для неё Гернет. «Внезапно я вспомнила о сундучке со "странной" литературой и, взяв первую из книг, увидела, что это была "In the Outer Court" [В преддверии храма] м-с Безант. Уже с первых двух страниц я глубоко заинтересовалась ею, а по мере дальнейшего чтения я так была взволнована и возбуждена, что не могла ни есть, ни говорить, ни спать, пока всю её не прочла. Я читала всю ночь и затем трижды снова. Это изменило всю мою жизнь, и я никогда этого не забуду». (Анна Каменская «Теософия в России», «Теософический посланец», 6 марта 1909; 234). Интерес Каменской вскоре передался её близкому другу и коллеге Цецилии Гельмбольдт, которая стала её ближайшим сотрудником после образования Общества.

Летом 1902 г. Каменская на две недели отправилась с Гернет в Англию; там они не единожды имели возможность слышать выступления Анни Безант о теософии. В то время м-с Безант, которая в 1907 г. станет президентом Общества, была одним из наиболее влиятельных теософов. Уроженка Лондона, после неудачного брака с англиканским священником, она увлеклась атеизмом и фабианским социализмом и начала свою профессиональную жизнь как социальный реформатор. В 1889 г., прочитав «Тайную Доктрину» Блаватской, она встретилась с самой создательницей теософии и вскоре стала её помазанным преемником. Ко времени смерти м-м Блаватской в 1891 г. м-с Безант достигла видного положения в Обществе. В 1893 г. она отправилась в Адьяр, затем обратилась в брахманизм (она утверждала, что во многих своих прошлых воплощениях была индусом, а также Гипатией* и Джордано Бруно).

__________
* Гипатия из Александрии (470-415) была математиком, астрономом и философом-неоплатоником; убита христианскими фанатиками.

Анни Безант была привлекательной, искренней и полной энтузиазма; она тотчас же покорила Анну Каменскую. «После этого, — писала Каменская, — каждый раз, когда Анни Безант была в Европе, я ездила послушать её. Я присутствовала на всех теософских конгрессах и время от времени сопровождала А.Б. в её поездках… ["Анни Безант" (воспоминания А.Каменской) «Вестник», Женева 1937, окт. 5]. В течение всей жизни Каменская останется личным другом и непоколебимым защитником м-с Безант; она называла её «мой друг и мой гуру». Личная преданность Каменской м-с Безант сыграла определяющую роль в формировании характера Российского Общества и в конечном счёте определила и её собственную судьбу. Именно тогда же и там же, в 1902 г. она приняла решение нести факел теософии в России.

Анна Каменская, став зарегистрированным членом Английской секции Теософического Общества, вернулась в Россию, полная идей, и немедленно начала теософскую работу. Если не оригинальный, то умелый оратор, она читала лекции по сравнительному религиоведению и теософии в избранных частных салонах Санкт-Петербурга. Она очень скоро нашла энтузиастов-единомышленников и, в их числе, Марию фон Штраух-Спеттини (1847—1904), актрису, недавно покинувшую сцену петербургского Императорского театра*. Фон Штраух была членом Берлинского отделения Теософического общества и уже обдумывала возможности создания отделения в С.-Петербурге. «Я уже несколько раз встречалась с фройляйн Каменской, и теперь мы находимся в постоянном контакте», — писала она из С.-Петербурга (31.10.1902) своему близкому другу Марии фон Сиверс, которая, работая с д-ром Рудольфом Штайнером, была тогда в Берлине.

__________
* Мария фон Штраух-Спеттини (урожд. Мария Магдалена Шпекен; Спеттини было её сценическим именем) была одной из первых видных теософов России (она родилась в Кёнигсберге в 1847 г.). Профессиональная актриса, она выступала на германской и российской сцене и оставила её, выйдя замуж за Евгения Фёдоровича фон Штраух, статского советника в С.-Петербурге. Близкий друг и наставница Марии фон Сивере (впоследствии м-м Штайнер), она была в тесном контакте с Рудольфом Штайнером и Германской секцией Т.О. <…> Мария фон Штраух умерла неожиданно от пневмонии 28 декабря 1904 г., вскоре после основания кружка [из прим. на с. 218].

<…> После преждевременной смерти Марии фон Штраух в конце 1904 г. её именем был назван первый теософский кружок. Спустя почти 6 лет он стал основой Российского Теософического Общества.

К 1905 году кружок Марии фон Штраух настолько разросся, что стало возможным создать ещё один кружок — Гипатии. Отныне теософы смогли развивать свои организационные планы и за пределами С.-Петербурга. Растущее число неофициальных теософских кружков преуспевали в различных городах империи, главным образом, благодаря усилиям Нины Гернет, которая, переезжая из одного места в другое, была объединяющей силой на раннем этапе развития российского движения. Через неё Каменская со временем встретилась с Еленой Писаревой из Калуги, с Ниной Пшенецкой и Павлом Батюшковым из Москвы, Елизаветой Радзевич из Киева и многими другими, позднее сыгравшими большую роль при официальном создании Российского общества.

Наиболее выдающимся членом — основателем Российского Теософического Общества была Анна Павловна Философова (урожд. Дягилева, 1837—1912). Влиятельная и независимая женщина, она была матерью писателя и философа Дмитрия Философова и тёткой Сергея Дягилева, организатора общества-движения «Мир Искусства» и русской балетной труппы. Философова родилась в состоятельной дворянской семье. Старшая в семье из девяти детей, она вышла замуж за Владимира Дмитриевича Философова в 1856 г., когда ей было только 19 лет. Философов, государственный деятель, реформатор, старше её на 15 лет, оказал влияние на формирование её характера и интересов. Благотворительница, с либеральными воззрениями, Философова очень скоро была вовлечена в женское движение, работала с крестьянами, основывала школы, миссии и больницы для бедных. В конце 1879 г. за свои прогрессивные идеи и политические настроения, неприемлемые для жены государственного чиновника высокого ранга, она была выслана за границу. В Висбадене она открыла для себя теософию. В начале 1881 г. ей было разрешено вернуться в Россию и продолжать благотворительную и феминистскую деятельность.

Анна Философова впервые встретилась с Анной Каменской в 1902 г. на одной из её частных лекций. Философова осваивала теософскую доктрину в годы своего пребывания за границей; она «нашла в ней не только полное выражение её собственных, наиболее сокровенных убеждений, но также и ясное объяснение тому активному идеализму, который наполнял всю её жизнь» [Писарева, «Вестник теософии», 7/8, 1912]. В России она не находила выхода своим устремлениям, но Каменская с энтузиазмом сообщила ей о том, что в С.-Петербурге уже действует небольшой теософский кружок, и вскоре Анна Павловна стала членом кружка Марии фон Штраух-Спеттини; объединённые усилия этих двух динамичных женщин — Каменской и Философовой — весьма способствовали прогрессу российского теософского движения.

Выдающаяся деятельница среди российских теософов, Философова поддерживала их значительными финансовыми средствами, трудилась ради этого дела, и даже в своём престижном салоне, куда часто съезжались сливки петербургского общества и интеллигенции, устраивая там дискуссии и лекции, могла распространять идеи «Тайной Доктрины». Она часто представляла Россию на различных теософских конгрессах и собраниях за рубежом. На родине в 1906 г. она была избрана руководителем делегации теософов на Конгресс спиритов. До самой смерти 17 марта 1912 г. Философова оставалась активным и видным членом РТО. В штаб-квартире Теософического Общества (Адьяр), на представительной выставке, посвященной знаменательному Дню Белого Лотоса (8 мая — день годовщины «ухода м-м Блаватской с физического плана»), портрет Философовой как «пионера движения в России» был присоединён к портретам Блаватской и Олькотта. Её вклад на благо России и, в частности, в развитие российского теософского движения был значительным.

Теософические кружки продолжали свою скромную работу в течение первых лет нового столетия. Обсуждались вопросы создания журнала, официальной регистрации кружков, наконец, объединения их в центральном Теософическом Обществе; но в течение нескольких лет осуществление этого было невозможно. Православная церковь не потерпела бы теософское общество, и ему бы, конечно, отказали в правах. Положение радикально изменилось в связи с революцией 1905—1906 гг.; последовало введение более либеральных правил российской цезуры. В изменившихся условиях главным приоритетом в деятельности теософов было распространение теософских текстов. В числе первых публикаций был журнал «Вестник теософии» (первый выпуск появился 7 января 1908 г.) и сборник теософских статей «Вопросы теософии», поступивший в продажу в декабре 1907 года.

Пять разделов первого сборника «Вопросы теософии» были посвящены почти исключительно переводам и пересказам недавних лекций и статей ведущих теософов; большинство из статей были подготовлены Анной Каменской, Еленой Писаревой, Дмитрием Странден, Павлом Батюшковым и Анной Минцловой. Сюда были включены работы Анни Безант («Искание Бога», «Теософия и новая психология», «Противоречит ли теософия христианству?» и «Необходимость перевоплощения»), Рудольфа Штайнера («Культуры пятой арийской расы», «Фауст»), Эдит Уорд («Теософия и наука»), Эдуарда Шюре («Дионис и Персефона») и м-м Блаватской («Голос Безмолвия»). Были включены также выдержки из Бхагавадгиты.

Второй сборник «Вопросов теософии» вышел в 1910 г. и был переиздан в 1911 г.; это собрание было посвящено м-м Блаватской и включало её новую биографию, подготовленную Еленой Писаревой, обсуждение вопроса о миссии лидера, представленное Анной Каменской, и воспоминания о м-м Блаватской её коллег-теософов. Самым важным материалом в этом первом томе было Введение и Пролог к "Тайной доктрине" Блаватской, 7 станц Дзиан, её статья "Практический оккультизм" и некоторые меньшие отрывки, в т.ч. её рассказ "Заколдованная жизнь". Появление «Вопросов теософии» стало официальным дебютом теософов и подняло их авторитет в образованных кругах российского общества.

Этот дебют не остался незамеченным. «В начале января 1908 года, — писал «Ребус», — в Москве состоялось собрание представителей российских теософских кружков; обсуждался вопрос об их объединении и присоединении к европейскому теософскому движению». Многие русские теософы не спешили однако присоединиться к центральному обществу. «Участники собрания, — сообщал также «Русский Франкмасон», — пришли к заключению, что такой шаг был бы преждевременным и что вообще нежелательно подчинять теософское движение в России директивам из Англии».

Дискуссия эта продолжалась на протяжении 1908 года, пока, наконец, представители большинства кружков не решили объединиться; при этом значительное число кружков, особенно в Москве, предпочло оставаться независимыми. Преодолев многочисленные бюрократические препятствия, новое Российское Теософическое Общество (РТО) было официально зарегистрировано 30 сентября 1908 года. Теперь оно могло стать русской секцией Международного Теософического Общества со штаб-квартирой в Адьяре, возглавляемого А. Безант. Торжественное открытие Российского Теософического Общества состоялось 17 ноября 1908 года, в 33-ю годовщину основания общества м-м Блаватской и полковником Олькоттом; предполагалось, что штаб-квартира новой секции будет в С.-Петербурге*. Анна Каменская была избрана генеральным секретарём.

__________
* Чтобы представлять национальную (Российскую) секцию Международного Теософического Общества (Адьяр), РТО необходимо было иметь семь отделений по стране. Это требование явилось причиной более позднего оформления РТО как национальной секции.

<…> Российское Теософическое Общество (РТО) было официально признанной национальной секцией Теософического Центра (Адьяр), лояльной к м-с Безант. Российские теософы были подвержены тем же политическим и документальным спорам, характерным для движения в целом, и поэтому статистика членства РТО является не более чем верхушкой айсберга.

Незадолго до создания РТО, в редакционной статье «Ребуса» подчёркивалось: «Существует несколько фракций внутри теософского движения; из них наиболее рациональной и близкой к образцам западноевропейской мысли является Германская фракция под руководством Рудольфа Штайнера. Следует отметить, что Англо-индийская фракция выдвигает в настоящее время ясно очерченную догматическую позицию, придающую ей до некоторой степени замкнутый характер. Создавшаяся ситуация привела к появлению многих (российских) теософских организаций, не связанных с центрами теософического движения, но объявляющих себя независимыми последователями теософической доктрины. Таков, например, теософский кружок в Москве и другой в Одессе».

Накануне первой мировой войны теософии симпатизировали, по-видимому, несколько тысяч сотен россиян, но только 300 человек были официально зарегистрированы в РТО в 1913 году. Эта цифра более чем втрое превышает членство общества во времена его официального признания в конце 1908 года, что свидетельствует о неуклонном росте этой организации.

Для сравнения, в том же 1913 г. Финляндия имела 518 зарегистрированных членов, Америка — 4145 (плюс тысячи в отделившемся Американском Обществе), Англия — 2280. Членство в Германии сократилось до 218 по сравнению с 2447 человек за предыдущий год — так отразился уход немецких теософов в Антропософское Общество Рудольфа Штайнера. Всего в 1913 г. общее число членов организаций, примыкающих к Адьярскому Центру в различных странах мира, составляло 25 тысяч человек, хотя членство заинтересованных объединений было гораздо большим. В 1911 г. имелось более 50 теософских журналов (различных степеней лояльности), издававшихся в Европе, Америке и Индии. В России таких журналов было четыре, и только один представлял РТО. Всего же с 1881 по 1918 год в России выходило почти 30 оккультных журналов: большинство из них, не будучи преданными исключительно теософии, публиковали также и теософские материалы.

Что касается Российской Секции, то официальные цифры членства не точно отражают существовавший интерес к её деятельности. Некоторые российские теософы ещё до 1907 г. были зарегистрированными членами европейских отделений (главным образом Бельгии, Англии и Германии) и никогда не меняли своё членство, хотя и посещали собрания и участвовали в мероприятиях РТО. Были и другие, которые воздерживались от официальной регистрации, поскольку Русская Православная Церковь, активными членами которой были многие теософы, относилась к этому обществу с неодобрением. Обычно консервативные государственные учреждения (а многие теософы находились на гражданской и военной службе) также неодобрительно относились к служащим, принадлежащим к объединениям, на которые хмуро взирала православная церковь. Общество, действительно, время от времени испытывало неприятности, и его приверженцы из средних слоев часто находили целесообразным вообще официально не регистрироваться.

Большинство зарегистрированных членов жили в больших городах, где активно действовали филиалы; теософы в провинциях нередко вовсе не беспокоились о регистрации.

Были и другие индивидуалы, разделявшие идеи теософии, но не присоединявшиеся к Обществу, выражая таким образом своё неодобрение линии м-с А. Безант и Ч. Ледбитера. Они объединялись в независимые теософские кружки, не вошедшие по различным причинам в Российскую Секцию и тем самым не охваченные общей статистикой. Среди российских теософов, так же как и в европейских и американских отделениях, существовало много внутреннего политиканства. Но при всём том, тысячи россиян со всей страны регулярно посещали теософские лекции и другие их собрания. Посещаемость общественных мероприятий РТО была необычайно высокой.

Подавляющее большинство членов РТО принадлежало к мелкопоместному дворянству, среднему слою гражданской службы, к военным, лицам свободных профессий, к творческой интеллигенции и другим представителям небольшого, но растущего образованного среднего класса. Теософия привлекала также членов из слоев аристократии. К примеру: невестка Льва Николаевича Толстого — графиня Софья Николаевна Толстая, жена второго сына Толстого — Ильи, друг Анны Каменской и член Калужского отделения (умерла в Праге в 1934 г.); Варвара Пушкина, урожд. княгиня Голицына; княгиня Ада Трубецкая; князь Сергей Михайлович Волконский (1860—1937), директор Императорского Театра; княгиня Софья Владимировна Урусова, которая была первым секретарём и, позднее, президентом Московского отделения и др.

В Российском Теософическом Обществе преобладали женщины; по имеющимся данным, мужчины составляли менее трети его членов. Женщины занимали и большинство высших административных должностей. В среде российского образованного слоя, ещё очень небольшого накануне первой мировой войны, теософы составляли представительный контингент и в численном, и в материальном отношении.

Из семи филиалов Российской Секции Теософического Общества крупнейшим было Санкт-Петербургское отделение. Оно объединяло 10 кружков, представляющих, возможно, более половины общего членства РТО. Отражая интересы санкт-петербургских теософов, здесь действовали кружки — Марии Штраух, «Гипатии», «Восточный», «Педагогический», искусств, по изучению идей Рудольфа Штайнера, по изучению «Тайной Доктрины», христианский, а также кружок Союза Рас*.

Активное Киевское отделение насчитывало более 40 зарегистрированных членов; Москва — около 30 плюс два кружка — Анни Безант и по изучению идей Владимира Соловьёва. Калужское отделение, основанное 21 апреля 1909 г., насчитывало менее 20 формально зарегистрированных членов, но значение его было высочайшим среди других; оно шло следующим за Санкт-Петербургским отделением. Самое молодое отделение в Ялте, открывшееся 7 апреля 1914 года, было наименьшим по численности; Каменская отмечает, что в феврале 1914 г. там было менее дюжины членов, но более 30 заинтересованных групп; последнее, возможно, даёт некоторое приближённое представление о соотношении регистрируемых и нерегистрируемых теософов.**

__________
* Адреса отделений РТО: Санкт-Петербургского отделения — Ивановская, 22; Московского — Арбат, Староконюшенный переулок, 19; после 19 октября 1914 года — Большой Успенский переулок, дом 8; общественные собрания Московского отделения проводились на Знаменке, в гимназии Кирпичниковой; Киевского отделения — Большая Подвальная, 26; Калужского отделения — Воскресенская, дом Е.Ф.Писаревой, а также усадьба Писаревых «Подборки»; отделения Ростова-на-Дону — Нахичевань, 4-я линия, дом 12.
** Исходя из соотношения три к одному, мы могли бы полагать, что численность российских теософов адьярской ориентации составляла 900 человек. Число серьёзно заинтересованных независимых теософов вдвое превышало эту цифру; если к ней добавить тех, кто интересовался периодически, но покупал теософские брошюры и время от времени посещал лекции, то это число могло бы удвоиться или даже утроиться. Стоит подумать и о том, что в 1911 г. ежемесячно продавалось 700 экз. «Вестника теософии», в то время как официальное членство колебалось вокруг двух сотен [из прим. на с. 219].

Тифлис, Ростов-на-Дону (общество открылось 10 мая 1910 г.) и провинции охватывали остальных регистрируемых членов. В Харькове, Полтаве, Риге и Ярославле действовали региональные филиалы, но не отделения. Различные отделения имели свою направленность по интересам: Калуга, например, уделяла внимание музыке и ремёслам; Киев был философским (многие его члены принимали также активное участие в работе Киевского религиозно-философского общества), тифлисский кружок интересовался всеми формами оккультной философии и спиритизма.

Калужское отделение РТО, несмотря на его небольшой состав, было самым значительным после Санкт-Петербургского благодаря своему президенту Елене Фёдоровне Писаревой и её семье. Писарева впервые начала проводить теософские собрания для заинтересованных друзей в Калуге в 1906 году, хотя сама уже несколько лет была теософом. Она была знакома с Марией фон Штраух и являлась близким другом Анны Философовой. Её муж, Николай Писарев (секретарь Калужского отделения), владел издательством «Лотос» — первой теософской типографией в России. С 1905 по октябрь 1917 «Лотос» опубликовал 21 издание; его типография и весь инвентарь были разгромлены большевиками. Дочь Писаревой, Наталья, также была вовлечена в движение как переводчик теософских текстов; со временем она вышла замуж за итальянского теософа Пиетро Бокка и уехала за границу.

Семья Писаревых предложила своё загородное (близ Калуги) поместье «Подборки» в качестве теософского центра. «Подборки» находились всего в 18 верстах от монастыря Оптина Пустынь, частыми посетителями которого были теософы. Анна Каменская с 1903 года проводила там летние месяцы и писала об этом позднее: «С годами "Подборки" стал духовным центром, в котором проводилась активная теософская работа; к нему тянулись ищущие и устремлённые сердца». «Подборки» стал российской версией штаб-квартиры Т.О. в Адьяре (Мадрас). Елена Писарева была хорошо известна среди европейских теософов. Она была лично знакома с Анни Безант, Рудольфом Штайнером, Марией фон Сиверс, Дж. Мидом, м-с Купер-Окли и Бертрамом Кийтли. Хотя она жила в Калуге, она часто посещала теософские кружки в Санкт-Петербурге и Москве, и её контакты охватывали как главные неофициальные теософские кружки, так и те, что входили в Российскую Секцию. Из российских теософов, после смерти Философовой, Каменская и Писарева пользовались, без сомнения, наибольшим международным признанием. В течение нескольких лет, пока ещё не существовало Российской Секции, они, участвуя в европейских теософских мероприятиях, учились поддерживать их высокий европейский уровень. Каменская, Писарева и их российские коллеги неизменно присутствовали на теософских конгрессах, конференциях, летних курсах, лекционных сериях и других формах активности в Англии и на континенте. Возвращаясь домой, они делились с коллегами лекциями, уроками и другими материалами. В результате, в России довольно быстро узнавали о европейских событиях и публикациях.

Елена Писарева первоначально присоединилась к Германской Секции Т.О.; она стала членом Берлинского отделения в 1905 г. и с 1908 г. возглавляла отделение Рудольфа Штайнера в Калуге. Писарева организовала для Штайнера специальный цикл лекций для русских, в мае-июне 1906 г., приурочив его к Международному Теософическому Конгрессу, который состоялся в Париже (3-6 июня). На этом штайнеровском парижском цикле присутствовали писатели: Николай Минский (Виленкин), Константин Бальмонт, Дмитрий Мережковский и его жена Зинаида Гиппиус, критик Дмитрий Философов (сын Анны Философовой), Максимилиан Волошин и его жена Маргарита Сабашникова, другие русские в Париже, а также делегация теософов из России, включая Елену Писареву, Анну Каменскую, Нину Гернет, Анну Философову и Анну Минцлову. Парижский цикл был не первым и не последним в сериях лекций Штайнера, предназначенных для русских. Такие специальные циклы проходили в 1904 и 1905 гг., затем в 1912 и 1913 гг. По дороге обратно с европейских мероприятий русские теософы часто останавливались в Берлине и Кёльне послушать лекции Штайнера. Парижский цикл однако был исторически важен и для Штайнера, и для дальнейшего развития российской теософии. Темы этих важных лекций (эволюция космоса, Земли и человека) уже содержали основное ядро последующих идей Штайнера и потому оказывали долговременное влияние на слушателей. Многие из присутствовавших теосфов делали записки, которые потом читали в своих кружках дома, что внесло свой вклад в высокую репутацию Штайнера у российских оккультистов.

Встреча с Штайнером и парижский конгресс 1906 г. также послужили знакомству российских теософов между собой. Здесь ведущую роль сыгала щедрая и гостеприимная Анна Философова. Её близкая подруга, теософка А.В. Тыркова писала: «На конгрессе было много русских теософов. Они не были ещё организованы; фактически многие из них не были даже знакомы, но вскоре подружились в её гостиной».*

__________
* «Вестник Теософии», №12 за 1913 г.

Общий вклад Писаревой в дело Российского Теософического Общества был огромным. Вдобавок, к усилиям по активному продвижению штайнеровского варианта теософии,* она переводила многочисленные теософские тексты, написала биографию Блаватской, публиковала памфлеты, была связной между РТО и кружками, не входящими в него, а также между Российской и Германской секциями, участвовала в подготовке редакционных статей для «Вестника теософии» и вела широкую лекционную работу. Как Каменская и Философова, Елена Писарева посвятила свою жизнь делу теософии. Даже после большевистской революции, когда она была вынуждена эмигрировать в 1922 году, она продолжала работу в Италии и затем с Каменской в Женеве для «Российского Теософического Общества вне России».

__________
* Впоследствии, после выхода Штайнера из Теософического Общества, она изменила своё отношение к нему — прим. ред.

Третьим членом маленького, но полного энергии Калужского отделения была Александра Васильевна Унковская (1857—1929). Окончив Санкт-Петербургскую консерваторию, став профессиональной скрипачкой и достигнув известности, Александра Васильевна (вдова знаменитого оперного баритона Н.В. Унковского) работала над вопросами синестезии звука и цвета, интерпретируемой мистическим путём. Она читала лекции и писала в духе идей теософии о звуке, цвете и музыке. Она была близким другом Каменской и активно участвовала в издании «Вестника теософии». Часто путешествуя, подобно Писаревой и Каменской, она имела широкие контакты с европейскими теософами и была знакома со многими выдающимися деятелями в мире музыки и искусства. Другими членами Калужского отделения были: Ираида Чулитская (ум. в 1913 г.), одна из членов-основателей РТО, а позднее — секретарь Московского отделения; М.Ф. Васильева и деятельный филантроп графиня С.Н. Толстая.

Киевское и Московское отделения следовали за Санкт-Петербургом и Калугой. Киевское отделение было основано Ариадной Вельтс и Елизаветой Вильгельмовной Радзевич. В числе его выдающихся членов был Е.Г.Бердиев, член киевского религиозно-философского общества и руководитель недолго просуществовавшего кружка Софии для изучения теософии и христианства (основанного 15 февраля 1915 г.), Василий Алексеевич Соболев, Евгений Кузьмин и Евгения Васильевна Пальто.

Московское отделение было официально основано 14 марта 1910 года, но никогда не насчитывало много членов. Это не означало, однако, что москвичи не интересовались теософией; напротив, Москва, в действительности, имела наибольшее число независимых теософских кружков в России. Административное руководство Московским отделением было в умелых руках Анны Яковлевны Рабинович, дантиста с офисом на Арбате. Его первым президентом была Ю.Н.Кирпичникова. Среди других видных московских теософов были: Николай Карлович Бойанус, А.В. Борнио, Софья Владимировна Герье (которая, будучи президентом, вела Московское отделение в годы большевистской революции и в последующие годы), Е.Е.Линева, Е.Недович и княгиня Софья Урусова, которая одно время также возглавляла это отделение в качестве президента.

Российские теософы имели свой собственный особый стиль жизни. Их «сезон» открывался 18 сентября (1 октября по новому календарю) — в день рождения м-с Безант, — и закрывался 25 апреля (8 мая по н.к.) в День Белого Лотоса. Главным событием сезона было празднование годовщины основания Теософического Общества — 17 ноября. По традиции члены РТО из провинции приезжали в Санкт-Петербург на «Золотую неделю», в течение которой проводили серии специальных лекций, встречи за чаем, музыкальные вечера, выставки индийского искусства и другие мероприятия.

Каждую неделю этого сезона Санкт-Петербургское отделение устраивало 2-3 собрания, гостеприимно открытые для широкой публики. Эти собрания были столь популярны, что к концу 1913 г. РТО проводило свои публичные лекции в главном зале Тенишевской Академии (413 мест)*. Многие из ведущих членов деятельно расширяли лекционную работу общества в провинциях. Теософы вообще относились к проведению лекций с большим энтузиазмом и часто собирали аудитории на такие темы, как «Теософия и жизнь», «Структура Космоса и структура человека», «Перевоплощение», «Доктрина кармы и дхарма», «Развитие психических сил и воспитание нового человека», «Путь ученичества и Миссия человечества».

__________
* Княгиня М.К. Тенишева (1867—1928) — меценатка, организатор Смоленской художественной школы и художественных мастерских в Талашкино. — Прим. ред. ж-ла «Дельфис».

Публичные лекции обозревались в местной прессе и иногда в «Ребусе», который продолжал наблюдать за российским теософическим движением. С первого дня с образования Теософического Общества его главный редактор Чистяков сообщал о его деятельности и целях, считая своим долгом информировать публику и заставлять теософов быть честными. Имея к самой Безант лишь немного возражений, Чистяков вовсе не был хорошо расположен к её окружению. Так что когда Ю.М. Кирпичникова, председатель Московского Отделения, прочитала на лекции «Краткий очерк теософии» постоянно проблематичного Ледбитера, Чистяков написал:

«Мы уже не раз имели повод на страницах Ребуса отметить фантастические фабрикации Ледбитера… например о том, на какой арфе играет логос или какого цвета нимф можно встретить в разных странах. … Любое движение должно отмежеваться от таких несдержанных последователей, и мы думаем, что Теософическое Общество в Петербурге должно установить на некоторое время контроль над Московским Отделением, воизбежание появления его на публике с такими рискованными и компрометирующими именами и идеями.»

Однако в целом русским теософам удавалось избегать самых эксцентричных крайностей, к которым, похоже, склоняласт определённая фракция в теософии.

Еженедельно устраивалось также равное число закрытых собраний только для членов и специально приглашённых гостей. Регулярно проводились и заседания членов различных кружков. На них председатель часто зачитывал последние статьи светил центрального Общества или проводились симпозиумы по классике теософии или какому-то аспекту учения. Публичные лекции и лекционные циклы для членов общества были частью «экзотерической теософии», доступные для всех, кто желал присоединиться и участвовать в чтениях; но общество имело и внутреннюю, закрытую «эзотерическую секцию» для немногих избранных, чьё духовное развитие было более продвинутым и готовым к восприятию наиболее утончённых вопросов эзотерической философии.* На всех встречах практиковались музыкальные антракты, декламация вдохновляющей поэзии, индусских писаний и ароматы ладана. По пятницам устраивали чай и открытые собеседования в элегантном, декорированном центре РТО, который предполагалось расширить, чтобы вмещать по крайней мере сотню членов во время закрытых заседаний.

__________
* Не удалось выяснить, кто был её главой, так как об этой секции не особо говорили даже среди членов, видимо, опасаясь проблем с властями.

Теософы посещали не только свои лекции, но и лекции своих оппонентов. Когда в начале 1912 года Ментин читал лекцию в Калуге, направленную против теософии (Теософия — это «опасная эпидемия»), чтобы защитить общество, на ней присутствовали Елена Писарева, её муж Н.В.Писарев и Г.Гагарин. В Полтаве во время лекции недружественного ректора местной семинарии архимандрита Варлаама «о вредном влиянии модной теософской доктрины, которая начинает сильно прельщать нашу молодежь », теософы защищали свои позиции и на лекции, и в местной газете.

Вообще же теософы предпочитали свою собственную компанию и проводили свободное время в своей среде. Они имели собственный вегетарианский ресторан и даже дачу для вегетарианцев — пансион «Васанта» в деревне «Самопомощь» в 45 минутах езды от Санкт-Петербурга, где они проводили время на свежем воздухе. Это был дар члена РТО Ивана Анучкина; в декабре 1915 г. эта дача сгорела. К этому времени теософы уже собирали средства для строительства современного санатория — «Бела» на берегу Чёрного моря. «Подборки» Писаревых также предлагали свой кров для тех, кто в этом нуждался. Наконец, общество с энтузиазмом участвовало в планах создания в С.-Петербурге буддийского храма.

Хотя теософы воспринимались многими как элитное сообщество, исключительное и даже высокомерное, они не были изолированы от других социальных движений.* Фактически рост Теософического Общества шёл рука об руку с женским движением. Одна из причин этого была широта воззрений и глубокая убеждённость женщин-теософов. М-м Блаватская была уникальной женщиной для своего времени; шарлатанка или нет, она достойна уважения за совершение того, чего в том веке могли достигнуть лишь немногие мужчины. Её бабушка была выдающейся личностью, её мать была в числе первых писательниц-феминисток. Анна Каменская была профессионально вовлечена в педагогику и детское воспитание. Нина Гернет была удивительно независимой и странствующей женщиной конца XIX столетия. Многие женщины, участвуя в теософском движении, владели собственным бизнесом, были врачами, учителями или специалистами в других областях. Анна Философова была главным двигателем, способствующим вовлечению теософских обществ в филантропические и социальные проекты. Она была и главной фигурой в российском женском движении; вместе с д-ром А.Н. Шабановой она помогла организовать первый Всероссийский Конгресс женщин (1908), в котором участвовали теософы — и мужчины, и женщины. Она была также участницей многочисленных филантропических начинаний, включая строительство первого общежития для работающих женщин в Санкт-Петербурге.

__________
* Когда РТО было официально легализовано, «Ребус» поздравил новое Теософическое Общество и пожелал ему удачи, выразив надежду, что «В новом Обществе братская терпимость и отсутствие догматических предрассудков против связанных с ним движений, школ и направлений будут действительно процветать». Статья продолжала: «Мы выражаем это пожелание, потому что большинство русских представителей теософического мировоззрения не отличаются адекватной терпимостью и широтой взглядов, а очень склонны к догматической узости взглядов и самовосхищению». (№32 за 1908).

Женское движение было естественным союзником Теософического Общества, поскольку это была группа меньшинства с большим контингентом женщин и устремлением к социальной деятельности. Теософы видели в нём союзника, потому что вовлечённые в него женщины обладали «видением». «Голоса с высших планов находят естественный отклик в сердце женщины. По этой причине женское движение сильно, и по этой причине оно должно быть успешным. В его мечте о человеческом братстве вне зависимости от пола и класса оно приближается к теософии и соединяется с ней» — объясняла Надежда Трофименко-Дмитриева.* В этом взгляде теософы были своеобразным эхом позиции Лиги Свободных Женщин в Лондоне и других международных женских организаций. Они выступали за семью, за большие возможности для женщин в получении образования и за полное равенство с мужчинами.

__________
* «Теософия и женское движение», «Вестник теософии», №12 за 1915.

Участие в различной филантропической деятельности было вообще характерно для теософического движения. Теософы открывали вегетарианские кафетерии и кухни питания для бедных, работали в больницах, вели детские сады, организовывали для нуждающихся повседневную работу, устраивали рождественские ёлки для детей из бедных семей, распределяли среди них сласти, книги, игрушки и проводили развлекательные вечера для нуждающихся стариков. Теософы были в числе первых, проявивших интерес к новому методу преподавания Марии Монтессори и применяли его в своей воспитательной работе; они вообще были деятельны в области педагогики. В РТО был педагогический кружок, который регулярно проводил свои занятия; члены его работали в детских садах и создали небольшую библиотеку литературы по вопросам воспитания и начального обучения [см. брошюры: Альба (Каменская) «Вопросы воспитания в связи с задачами духовной культуры» (С.-П., 1912), «Вехи: первое семилетие ребёнка. Резюме работ Педагогического кружка РТО за 1910—1915» (Петроград, 1918)] — [прим. с. 221].

Наконец, теософы участвовали в движениях, связанных с развитием разных видов ремесленного искусства, ибо, по их теории, люди стали бы здоровее и счастливее, если бы работали и своими руками. Российское Теософическое Общество было связано с Международным Союзом Ручного Труда. Особенно активной по этой линии была Александра Логиновна Погосская; она писала и переводила для «Вестника теософии» под псевдонимом «Дана». Она жила во Флориде и в Англии, часто бывала в России с лекциями в Калужском отделении РТО. В течение 22 лет она участвовала в экспорте крестьянских кустарных и ремесленных изделий за границу. Она была также вдохновенным связным между российскими и британскими теософами, часто посещая обе страны.

Нельзя сказать, что современники были в неведении об этой стороне деятельности Теософического Общества. В своей книге о теософии отец Дмитревский писал: «Для того, чтобы дать реальное представление о социальной силе этого движения, достаточно перечислить те лиги и союзы, которые в настоящее время признают устав Теософического Общества. Это: "Лига распространения теософской литературы"; "Лига развития силы мысли с целью самосовершенствования", "Лига Эстетики": её цель — распространение в обществе идеала Красоты; "Лига нравственного воспитания молодёжи"; "Союз Изиды", цель которого — внесение красоты и понимания искусства в жизнь бедняков; "Братство рабочих", продвигающее идею святости труда и солидарности рабочих; "Международный Союз Ручного Труда"; "Союз защиты животных"; "Лига за действие против вивисекции и прививок"» [Отец И. Дмитревский. «Теософия — религиозная философия нашего времени», Харьков. 1911 г., 2].

Теософы были неутомимыми филантропами. Большинство членов РТО были исполнены добрых намерений, благородства, идеалистических устремлений; это были мужчины и женщины, которые видели в теософии не только псевдорелигию или эзотерическое учение, но также и форму социальной и филантропической помощи. Они горячо верили в теософскую концепцию «активного идеализма» и подписывались под её принципом: «В социальной сфере теософия учит необходимости строительства новой жизни на основе братства и нравственной ответственности каждого человека за других людей и других людей за каждого человека». Теософия удовлетворяла их потребность «причастности» к деланию «добрых дел» на благо человечества во имя высокой идеи. Вот почему Дмитрий Мережковский снисходительно называл их «безжалостно добрыми».

Центральным органом Российского Теософического Общества был журнал «Вестник теософии». На заглавной его странице было кредо Общества «Нет религии выше истины», которое, как утверждает Блаватская в книге «Из пещер и дебрей Индостана» было девизом махараджи Бенареса. В программу журнала входили 1) оригинальные и переводные статьи по теософии, сравнительному религиоведению, оккультизму, исследованиям психических сил, скрытых в природе и человеке, психологии и других связанных областей; 2) новости о теософическом движении в России и за границей, а также о близких духовных и общественных движениях; 3) биографии ведущих представителей теософического мировоззрения; 4) художественно-литературный отдел, показывающий отражение духовного в искусстве; 5) обзор вопросов и книг по теософии, психологии, спиритизму и т.д.; 6) справочный отдел ответов на вопросы читателей.

У «Вестника теософии» было несколько регулярных разделов — научный (о здоровье, питании и науке); обзор теософической литературы, составлявшийся Варварой Николаевной Пушкиной, где обозревались ведущие зарубежные теософические журналы; хроника теософического движения, которую вела Каменская; хроника жизни, посвящённая текущим событиям русской интеллектуальной жизни; из журналов и газет, дававшая выдержки из русской прессы, представляющие интерес для теософов, книжное обозрение, посвящённое книгам на темы паранормального, не имеющим прямого отношения к теософии, но отражавшим интересы обозревателей, колонка вопросов и ответов, построенная по образцу книги Блаватской «Ключ к теософии»; и «Из дневника теософа» — выдержки из личного дневника Каменской. По всему номеру были рассыпаны крупицы мудрости из разнообразных источников — Гёте, восточных писаний, Толстого, классики теософии, Библии, гностиков и т.д. С годами «Вестник теософии» стал обсуждать темы, касающиеся периферийных интересов русских теософов: нравственность, вегетарианство, образование, Атлантида, филантропия, проблемы европейской культуры, преступность, труд, женское движение, сектантство и качество жизни.

Формат «Вестника теософии» основывался главным образом на лондонском журнале «Theosophical Review» [Ранее «Lucifer»]. В ранние годы его преследовали финансовые проблемы, и вероятно, журнал никогда не был прибыльным. После 1912 г. значительную часть расходов покрывали сами редакторы и издатели (А. Каменская и Ц. Гельмбольдт). Только поддержка читателей и пожертвования позволяли журналу продолжаться. Он был нацелен на специфическую аудиторию, и хотя удовлетворял её запросы, не мог найти более широкого спроса. Он был написан главным образом (но не исключительно) «теософским языком», который отличало множество банальностей, индийских слов, и чрезмерное использование «мягкого» словаря (таких слов как «светлый», «тихий», «любимый», «дорогой»). Тон варьировался от проповеднического до само-праведного и даже экстатического.

За 11 лет публикации «Вестник теософии» донёс до своих читателей много теософической классики в русском переводе. Некоторые работы, не проходившие цензуру, циркулировали в рукописях — только для членов и заинтересованных. Качество переводов было неравномерным — некоторые были сделаны компетентно, а некоторые были лишь приблизительными пересказами. Каменская и редакция не гнушались удалением некоторых резких высказываний или передачей их в более мягких словах, чтобы не раздражать цензуру, власти и читателей.

Несмотря на усилия Каменской избежать внимания властей, она несколько раз вызывалась в Третье Отделение [аналог КГБ]. Однажды она даже была ненадолго арестована за один материал, опубликованный в журнале, и 12 марта 1912 г. провела в суде. Её обвиняли в том, что она допустила в мартовском выпуске за 1912 г. публикацию пренебрежительного замечания о византийском императоре Константине, считавшемся святым, но 18 мая была оправдана. Это было самое серьёзное, но не единственное из её трений с царской тайной полицией, которая постоянно держала теософов под наблюдением.

В виде серий в «Вестнике теософии» вышли три важных и оказавших влияние труда — «Древняя мудрость» Безант (1897), «Великие посвящённые» Шюре (1889) и «Как достичь познания высших миров» Штайнера (1904). К 1909 г. они были завершены и сразу же вышли в привлекательных изданиях. Хотя на страницах журнала публиковались работы разных теософов и оккультистов, развитию русского теософического движения мешало отсутствие двух самых важных книг Блаватской — «Разоблачённой Изиды» и «Тайной доктрины». Только с 1913 г. журнал стал публиковать выдержки из «Тайной доктрины» под названием «Эволюция символизма». Местами яростная антихристианская позиция Блаватской постоянно вызывала проблемы с цензурой и не давала опубликовать этот классический текст. Первоначально подписка на русский перевод «Тайной доктрины» была объявлена в 1911 г., но затем была запрещена цензурой. В январском выпуске «Вестника Теософии» за 1912 г. было объявлено, что «публикация "Тайной доктрины" откладывается по не зависящим от редакции обстоятельствам», и был предложен возврат денег. Только после февральской революции 1917 г. работа могла появиться в более полном виде. Она была набрана и готова к печати, но в 1918 г. большевики конфисковали набор и закрыли типографию.

«Вестник теософии» опубликовал много работ ведущих американских и европейских теософов, особенно А. Безант и Р. Штайнера, но также и Теофила Паскаля, Мэйбл Коллинз, А.П. Синнетта, Дж. Мида, Чарлза Ледбитера, Франца Хартманна и Майкла Вуда. (Из основных теософических книг, помимо «Тайной доктрины», в царской России не было опубликовано «Эзотерическое христианство» Безант — по тем же цензурным причинам.) Начиная с января 1910 г. «Вестник теософии» публиковал большими частями русский перевод Бхагавад-гиты (А. Каменской и Ирмы Манциарли), а также биографическую серию Штайнера о средневековых мистиках — от Майстера Экхарта до Джордано Бруно. Перевод «Гермеса Трисмегиста» Луи Менара в 1911 г. впервые сделал некоторые древние герметические тексты доступными русской публике. Почти все основные теософические труды затем появлялись в отдельных изданиях, а многие переиздавались несколько раз, и продавались не только на мероприятиях Теософического Общества, но и во многих специализированных магазинах.

Журнал также публиковал индийские мифы, рассказы Рабиндраната Тагора, фрагменты из индийской и китайской религиозной классики, а также вдохновенную поэзию философа Владимира Соловьёва, поэта Макса Волошина, и поэта-сектанта Александра Добролюбова, которого Каменская считала «глубоким мистиком» и «народным теософом». Там были и статьи о православных святых и старцах, популярных среди теософов, особенно о Серафиме Саровском (почитавшемся также царской семьёй и софиологами). Хотя преобладали материалы по теософии, на страницах «Вестника теософии» находилось место для всех граней древнего и современного оккультизма, религии и умозрительной философии, за исключением чёрной магии.

Хотя огромная часть содержания журнала представляла собой переводы из западных источников, он также включал и русские материалы, но лишь некоторые представляли интерес. Самый большой вклад тут вносила сама Каменская. Она не только писала многие регулярные разделы, но и как председатель РТО вела свою собственную колонку «Из дневника теософа» (а с 1914 г., после начала войны, и «На страже»). Статьи Каменской, хотя и благонамеренные, были не очень вдохновляющи. Она прошла подготовку как учитель, а не как мыслитель или пророк; и её профессия проглядывала в её статьях. Уже в 1903 г. Мария фон Штраух-Спеттини замечала: «Я чувствую великое стремление к более глубоким озарениям, а Каменская, как бы хороша и дорога мне она ни была, не в состоянии дать их мне. Обе дамы (вторая — Гернет) могут только повторять то, что я могу прочитать и сама, и уже читала. Но я нуждаюсь в сиянии, которое открыло бы мне более глубокие прозрения, которые пробудили бы то, что я не могу пробудить сама». Но свой недостаток чутья Каменская с лихвой возмещала преданностью делу и тяжёлым трудом. «Вестник теософии» был успешен в основном и в первую очередь благодаря её усилиям.

Другим важным автором «Вестника Теософии» был Павел Николаевич Батюшков (1864—ок.1930), внук поэта Константина Батюшкова. Он интересовался и спиритизмом, и теософией. Он заинтересовался теософией ещё до образования РТО, вероятно, благодаря своей двоюрдной сестре Анне Сергеевне Гончаровой (родственнице жены Пушкина), возвратившейся в Москву из Парижа в 1901 г. уже убеждённым теософом. Гончарова поделилась своей страстью со своим двоюрдным братом и его друзьями — писателем-символистом Андреем Белым и другими членами московского кружка «Аргонавты». Тихий, прилежный человек, Батюшков работал в Румянцевском музее в Москве.

Он написал более 12 оригинальных теософических статей (в т.ч. о духовной алхимии, карме, мистицизму и поэзии) и регулярно печатался в «Вестнике теософии». Он также переводил выдержки из разных текстов по теософии, включая «Свет на пути» Коллинз; последние он напечатал в первой книге антологии символистов «Свободная совесть» в 1906 г. Хотя вклад Батюшкова не был глубок, он придавал Обществу свою научную респектабельность и был надёжным сотрудником и общим любимцем. Также он распространял теософические идеи в литературных кружках символистов. Рассматривая теософию как живую философскую систему, он стремился принять некоторые теософические идеи шире, чем в популярном представлении теософических брошюр, и поместить их в общий философский контекст, часто соотнося их с теорией «Символизма как мировоззрения», которой придерживались его друзья и коллеги из «Аргонавтов».

С ростом объёма и распространения «Вестника теософии» появились и другие русские авторы, уравновешивая его густо европейское содержание первых двух лет издания. Александра Унковская писала статьи на тему «Цвет-звук-число», о Рихарде Вагнере и на другие музыкальные темы. Она писала нерегулярные «Письма о музыке», в которых обсуждала теорию «цветозвука» и начала свои духовные мемуары. Сестра А. Каменской, Маргарита Алексеевна, в 1912 г. писала письма из Индии, где она была гостьей Адьярской штаб-квартиры, а также написала статью об истории буддизма. Константин Кудрявцев писал на псевдонаучные темы, связанные с гипнотизмом и спиритизмом. Евгений Кузьмин, активный член Киевского Отделения, написал для «Вестника теософии» несколько обзорных статей, которые были позже опубликованы как популярные брошюры. Елена Писарева поставляла статьи на общие темы и биографические материалы о Е.П. Блаватской. Дмитрий Владимирович Странден помогал распространять слово теософии не только в статьях для «Вестника», но и в своих собственных книгах. Его интересами были сектантство, эзотерическое христианство и философия. Среди авторов также были П.И. Тимофеевский, М.Ф. Гарденина, делавшая обзоры книг, Александра Погосская, писавшая о достоинствах труда и имевшая нерегулярную колонку «Письма из Англии», Варвара Пушкина, поддерживавшая «Орден Звезды» Безант, Вера Рудич и Анна Веселовская, переводившие, а также писавшие оккультные стихи для журнала, и конечно Нина Гернет; я назвала лишь немногих. Гораздо больше теософов работали над переводами европейской теософической литературы для журнала. На пике популярности «Вестник теософии» каждый месяц выходил тиражом в несколько тысяч экземпляров. Учитывая российские условия и эзотерическую природу теософического учения, это было необычайным успехом. <…>

В 1915 году — следующем году после начала первой мировой войны, РТО праздновало седьмую годовщину своей деятельности. Это была важная веха, поскольку принцип «семи», значительный почти во всех оккультных система х, указывает на завершение цикла или фазы в процессе духовного развития. Это первое семилетие было посвящено, главным образом, строительству общества и пропаганде теософии; и накануне войны РТО имело достаточно членов и сторонников, что позволяет без всяких оговорок констатировать, что теософы действительно утвердили себя как заметное культурное и социальное явление в российском обществе.

В 1916 году, в начале второго семилетнего цикла, теософы были уже общественной силой, с которой надо было считаться. Слушателям обычно не хватало мест на теософских лекциях, и на каждом таком собрании выручка от продажи книг и брошюр, стоивших копейки, превышала сотню рублей. В популярных журналах, таких как «Русская мысль», регулярно помещались серьезные обозрения теософских изданий. В 1916 году Анна Каменская, которая обычно была осторожна в переоценках и редко преувеличивала влияние российской теософии, гордо поясняла: «В течение первой фазы нашего существования (первое семилетие) мы были новым явлением, непонятным и непризнанным в российском обществе; нас не принимали во внимание, мы были тем, что называется в науке «quontite neglibiable»*. Но теперь положение изменилось… Люди относятся к нам с уважением, они начали признавать нас и приходят к нам за помощью и советом». В течение первой мировой войны Российское Теософическое Общество было на вершине успеха и влияния.

__________
* Пренебрежимо малая величина (фр.).

Теософы были людьми предвидения. Теософия, в особенности российская, должна была содействовать культурному и духовному обновлению мира; это была надежда на будущее для мира, ввергнутого в войну. <…>

В сентябре 1914 года Каменская открыла в «Вестнике теософии» новый раздел — «На сторожевом посту», сохранявшийся до прекращения выхода в свет самого журнала. Она убеждала теософов смотреть на войну как на космическое событие оккультного значения, как на очищающий огонь, в пламени которого, благодаря российской духовности, будет скован новый духовный союз религиозного Востока и научной мысли Запада. Россия, со столь важной исторической миссией, несомненно одержит победу. Эту точку зрения Каменской (отвлекаясь от её образов и терминологии) разделяли многие представители творческой и богоискательской интеллигенции.

В Адьяре м-с Безант незамедлительно выступила с заявлением о войне; но её высказывания не появились в «Вестнике теософии» до октября 1915 года. М-с Безант убеждала теософов принять то, что случилось, и занять нейтральную позицию.* <…>

__________
* Отказы от нейтральной позиции имели место и среди теософов Запада — прим. ред.

Каменская не могла поддерживать нейтралитет, на котором настаивала м-с Безант. Истинные теософы, подчёркивала она, не бегут от войны. Они видят в ней проявление низкого уровня сознания человечества и отличают войну справедливую (оборонительную) от войны греховной (захватнической). Они чувствуют себя частью своей нации и должны быть готовы нести свою долю национальной кармы. Карма России, полагала она, связана с миссией славян; она выражала надежду, что Россия осознает, что именно через теософию ей суждено стать связующим звеном между Западом и Востоком, о чём мечтал и Вл. Соловьев. <…>

Нет ничего удивительного в том, что российские теософы разделяли мессианские взгляды богоискательской интеллигенции. Как и многие образованные русские люди, они ощущали силу эмоциональной и интеллектуальной энергии в германской культуре Шопенгауэра, Гёте, Шеллинга, Шиллера и Ницше, не говоря уже о признании немецкой эрудиции и науки. Но сразу же, после того как началась война, Николай Рерих, Дмитрий Философов, Дмитрий Мережковский, Сергей Булгаков и многие другие интеллектуалы писали в газетах и журналах о своём возмущении «культурными» немцами <…> ныне выявившими свой «звериный облик». <…> Богоискательская интеллигенция чувствовала, что только на неё одну в мире возложено несение знамени культуры. Теософы разделяли эту позицию.

Начало первой мировой войны ясно показало, насколько совпадало видение «Пути Св. Софии» российских теософов и «Русской идеи» богоискателей. Риторика могла облачаться в универсальные теософские покровы, но за выступлениями «На сторожевом посту» и другими негодующими статьями, число которых росло в «Вестнике теософии», утверждались те же явления великодержавного шовинизма и патриотического оптимизма, смешанные с чувством вины и одновременно — снисходительности к простому народу; та же вера в русскую духовность, та же защита религиозного разрешения ближайших проблем, то же апокалиптическое видение богоискателей. Теософы пели ту же песню, что и богоискательская интеллигенция; это была миссия некультурной, но одухотворённой России показать культурному, но бездушному Западу, какой именно должна быть действительная культура. И те и другие утверждали самопожертвование, пользовались христианскими образами крестных мук, распятия и воскрешения. Каменская писала о необходимости «мужественно испить чашу страданий до дна, никогда не прекращая служения России». Всё это соответствовало теософской парадигме начального пути: чтобы родиться, должно умереть; чтобы вырасти духовно, должно страдать. <…>

Не было никаких признаков скорого окончания войны. Теософы стали более сдержанными в риторике и вернулись к своей лекционной деятельности, благочестивой и оккультной литературе и обычным заботам. Война, однако, оставалась с ними; теософы призывались и уходили сражаться, работали на военные нужды. РТО создало «Кружок служения» под руководством В.Н. Пушкиной и Ц.Л. Гельмбольдт для организации помощи военным нуждам. Этот кружок работал в тесном контакте с другими объединениями, такими, например, как Международный Красный Крест. Теософы организовали вегетарианские кухни для солдат и их семей, оставшихся без поддержки, шили и собирали бельё и одежду для солдат и беженцев; в военных госпиталях дарили и читали литературу раненым; помогали с бухгалтерией и учётом; осуществляли педагогическую работу; обучали первой помощи; вели добровольные дежурства в госпиталях. Многие ушли на фронт сестрами милосердия.

В 1916 году теософы, как и все россияне, ощутили тяготы военной экономики. К 1916 году стоимость «Вестника теософии» поднялась до семи рублей; к 1918 году — до двадцати одного рубля. <…> Журнал постепенно прекратил своё существование в 1918 году. Казалось, что это было знаком конца теософии в России.

<…> Самая первая попытка основания теософского общества в России была не в столичном Санкт-Петербурге, а в провинциальном городе Смоленске, более чем за год до официальной регистрации РТО. Смоленское Теософическое Общество (его торжественное открытие состоялось 30 июня 1907 года) с самого начала своей деятельности имело сильную православную и патриотическую направленность. Смоленские теософы считали себя находившимися под покровительством иконы Св. Михаила Черниговского; архимандрит Игнатий, член правления общества, служил литургию в его честь и с молитвами за здравие дома Романовых; на службе присутствовал клир из соседнего монастыря. В телеграмме к царю Николаю II, а также в посланиях к местным православным чинам, члены общества писали: «Смоленское теософическое общество, имея целью объединение всех в братстве и любви, с верой и знанием в ту мощь, которую дает всем людям молитва к Господу Богу, умоляет Ваше Священство о сердечных молитвах и благословениях нашему новому обществу». «Ребус» приветствовал создание этого общества, назвав его устав «интересным фактом преломления принципов теософии через призму российского христианского мистицизма».

Наиболее интересной чертой Смоленского Теософического Общества была его экуменическая христианская тенденция. Кредо общества публиковалось на последней обложке каждого выпуска журнала «Теософская Жизнь»: «Что такое теософское общество? Теософическое общество формирует ядро христианского братства, которое изучает религиозные системы, философию и науки; которое исследует силы природы, латентные в человеке, которое борется с материальной стороной человеческой натуры; которое распространяет принципы знания духа истины; которое развивает свои духовные силы; которое утверждает власть духа над материей».

Главное кредо членов общества: «Люби ближнего как самого себя». Их главная задача — жить истинно по-христиански, а не удовлетворяться только тем, что называешься христианином; призывать других к тому же; служить подлинным примером и образцом христианской жизни и на словах и в делах. Теософическое общество — не тайное общество, не секта и не являет специфической веры. Оно стремится собрать всех христиан под его знаменем — на деле, а не просто в заявленном намерении.

Члены теософского общества относятся ко всем людям, следуя примеру своего Божественного Учителя, с честью, любовью, терпимостью, уважением и кротостью; они строго соблюдают христианские теософские принципы и не отступают от Устава общества.

Следовательно, не на словах, но в делах — люби Бога, люби ближнего, знай себя, развивай крепость духа, подавляй силу страстей, служи добрым примером своему соседу; учи его быть честным, справедливым, терпимым, почтительным, кротким и верным Уставу».

Смоленские теософы говорили о теософии, но утверждали этическое христианство и христианское милосердие. <…> Владимир Иванович Шталберг, редактор «Теософической Жизни» и видный член Смоленского Общества, считал, что Россия — страна фундаментально христианская; даже её сектанты, по его мнению, были искренние христиане. «В самом деле, — спрашивал он, — какой смысл в трансплантации чистой теософии на российскую почву? Её принципы не сольются с духовными взглядами россиян, но останутся лишь наростом на духовном и моральном организме русских людей, не имеющих с ними ничего общего». Иными словами, смоленские теософы хотели придать российской теософии свой собственный прирождённый славянский облик, что означало вливание сильного православного элемента. В этом Смоленское Общество имело поддержку некоторой части местного клира. Архимандрит Александр, как и член-основатель архимандрит Игнатий, рассматривали растущий интерес к теософии как ещё одно проявление роста духовности России.

Участие клира в Смоленском Обществе было, однако, кратковременным. Даже если несколько архимандритов были возмущены этой еретической доктриной, остальной смоленский клир был духовно трезвым. Доводы были бесполезны; архимандриты получили приказы своих духовных настоятелей оставить это общество и довольно скоро в последующие месяцы, после того, как помогли его основанию, они покинули его. Напрасно Шталберг обращался с петицией в Синод за разрешением клерикальным членам продолжать своё участие в работе общества, доказывая, что оно имело признанный законом Устав. Декретом от 25 апреля 1908 года Святой Синод не нашёл деятельность этого теософского общества аморальной, антихристианской или греховной; Синод, однако, считал его специфически чуждым православной христианской доктрине и не разрешил православному клиру поддержать или участвовать в работе такого общества («Теософская Жизнь» № 2, 1907).

Синод был недоволен волной откликов в прессе, вызванной самим фактом вступления архимандритов в члены Смоленского Теософического Общества. В «Колоколе» — газете, связанной с влиятельными реакционными кругами черносотенцев, Н.Мариупольский выразил типичную позицию реакционеров в отношении теософии. «В прошлом году, — жаловался он, — в Смоленске было организовано «теософское общество». Подобные «общества» ныне возникают, как грибы». Он был устрашён тем, что «теперь, когда Православная церковь разрушается различными сектами и недостатком веры, мы находим среди монашеской братии и даже среди монастырских чинов тех, кто основывает общества, враждебные христианству, тех, кто организует лекции о спиритизме, оккультизме, телепатии, ясновидении, сомнамбулизме и других «измах» и даже устраивает сеансы». Очевидно, что всё это — часть масонского заговора; Мариупольский желал узнать, как это губернатор мог разрешить регистрацию такого общества? («Колокол», 681, 21 мая 1908).

Журнал «Теософская Жизнь» публиковал смешанные материалы; здесь были переводы из работ Р. Штайнера, пересказы статей м-с Безант, некоторые перепевы жизнеописаний м-м Блаватской, а также работы теософских мистиков (Э.Сведенберга, Экхарта) и спиритов, с приправой из поэм местных членов общества и описаний страшных и непонятных вещей, происходивших с ними или с их друзьями. В результате этот журнал являл собой дилетантское мистическое меланже неопределённых оккультных убеждений.

Английские теософы отклонили просьбу Смоленского Теософического Общества о вхождении в центральную теософскую организацию.

А в августе 1909 года Шталберг пришёл к выводу, что вообще было ошибкой использовать слово «теософия» в заглавии журнала и украшать обложку теософскими символами. В январе 1910 года он начал издавать новый журнал — «Жизнь Духа», который характеризовал как спиритуалистский, религиозный и философский. <…> Отказавшись от слова «теософия», новый журнал продолжал побуждать своих читателей любить ближнего как самого себя и пропагандировать стремление к доброте, братству, терпимости и другим христианским и теософским добродетелям. Его страницы были украшены публикациями Веры Ивановны Крыжановской, его постоянного автора.

<…> Скорое прекращение деятельности Смоленского Теософического Общества было неизбежным. Оно распалось в самом начале 1911 г.; многие его члены продолжали заниматься эзотерикой в других организациях. А.В. Борнио присоединился к Московскому отделению РТО, д-р Николай Бойанус вошёл в (не присоединившийся к РТО) теософский кружок К.П. Христофоровой в Москве, Фёдор Потехин примкнул к независимым оккультистам, связанным с журналом прогерметического направления «Изида» и печатался в нём, а также в новом «Теософическом Обозрении». Более мощное Санкт-Петербургское РТО и его новый журнал были серьёзной конкуренцией, и Шталберг прекратил борьбу <…>

Теософия занимала особое место в среде российской творческой и богоискательской интеллигенции — писателей, критиков, художников и философов; отклики с их стороны были иногда позитивные, иногда негативные, а часто сочетали и то и другое. Позиция интеллигенции по отношению к теософии была более сложной, нежели простое её принятие; она или отражала настроения, отвечавшие кризису культуры и сознания XIX столетия, или отвергала её, стоя на твёрдых моральных и религиозных основах. Её полемика с теософией отличалась от позиции теософских отступников и традиционного клира, теологов и учёных. Российская творческая интеллигенция не отметала теософов в сторону, но вступала с ними в серьёзный диалог; она или принимала их законный голос в ширившемся диалоге по вопросам культуры, религии и философии, или видела их частью общего интереса к восточным религиям и культурам, столь очевидного на рубеже столетий среди российских эрудитов в науке, литературе, музыке, живописи и даже в архитектуре. Теософия была одним из нескольких необычных путей, исследуемых интеллигенцией Серебряного века в её различных духовных, философских и эстетических исканиях. Творческая интеллигенция чутко замечала и откликалась не только на религиозные и философские аспекты теософии, но и на мифологические, поэтические и эстетические подтексты теософской мысли.

Это было особенно верно в отношении русских писателей-символистов, которые вдохновлялись идеями теософии и даже использовали её космогоническую парадигму для обоснования своих собственных теорий о том, что искусство — это религиозное творение, как это доказывал, например, Андрей Белый в своих романах и теоретических статьях. Среди символистов были не только признанные теософы, такие как Константин Бальмонт, Николай Минский, Максимилиан Волошин и Андрей Белый, но также и любопытствующие искатели, такие как Николай Бердяев, Алексей Ремизов, Валерий Брюсов и Вячеслав Иванов, которые заигрывали с теософией, но в конце концов оставляли её.

Некоторые российские художники-модернисты (среди них Николай Рерих, Маргарита Сабашникова и Василий Кандинский) чувствовали, что теософия помогла расширить духовное и интеллектуальное содержание их живописи. Композитор Александр Скрябин, член бельгийской секции Теософического Общества, обосновывал непосредственно на теософской доктрине свою теорию о том, что творение музыки — это теургический акт божественной игры. Как и литераторы-символисты, Скрябин интересовался теософской концепцией теургии, значением заклинаний и ритма как глубоко магического акта, соборностью как мистическим опытом, искусством как формой религиозного действия, синтезом материи и духа; а это всё — центральные понятия в теософии.

Теософия несомненно затрагивала интересы религиозных и эзотерических философов, таких как Николай Бердяев и П.Д. Успенский, которые чувствовали психологическое влечение к теософской мысли и следовали ей в периоды формирования своих взглядов, хотя в конечном итоге вышли за её пределы.

Творческая интеллигенция и теософы говорили на понятном обоим, если не идентичном языке. Они использовали те же обороты речи. Как и другие интеллектуальные движения начала двадцатого столетия, российская теософия явно отражала апокалипсические настроения своего века. Некоторые аспекты её доктрины вписывались в различные эсхатологические представления и ожидания Серебряного века. Теософические идеи мировой катастрофы, очищающего разрушения, страдания и строительства новой высшей культуры, в которой России будет принадлежать ведущая роль, были вариациями всё той же мессианской темы, близкой и богоискателям, и богостроителям. Теософия откликалась не только на религиозные мечтания Николая Фёдорова, Владимира Соловьёва и Дмитрия Мережковского, но и на теургические устремления Максима Горького, основанные на его собственных преображениях современной теософии и славянско-сектантского гностицизма. Предвидения Горьким Новой природы и Нового Мира (впоследствии слившиеся с социалистической экспрессией лучезарного будущего) являются в своём основании теософскими.

Многие представители интеллигенции, особенно среди модернистских писателей и религиозных мыслителей, также нашли общее с теософами, поскольку их собственные взгляды на религию имели тенденцию одобрять всё нешаблонное. Как и теософы, они также интересовались древними мистериальными культами, сектантством, гностицизмом и историей религиозной мысли. Время от времени такие взгляды выражались на собраниях различных религиозно-философских обществ, созданных в Санкт-Петербурге, Москве, Киеве и других городах Российской империи. Теософы-интеллектуалы также принадлежали к этим обществам и участвовали в их дискуссиях. Имена ведущих российских философов-идеалистов (С.Булгаков, Е.Трубецкой, С.Франк, Н.Бердяев, В.Розанов, А.Мейер, Д.Философов и Н.Лосский) часто появлялись в «Вестнике теософии», их лекции и статьи регулярно публиковались и обсуждались на его страницах. Особенно близкими Анна Каменская считала мысли Вл. Соловьёва и Н. Бердяева и часто цитировала их. Несмотря на критику ими некоторых аспектов теософии, Каменская не находила их взгляды несовместимыми с теософской мыслью и использовала их высказывания для подкрепления собственных воззрений в брошюрах и лекциях. Оба, Соловьёв и Бердяев, считали теософский феномен значительным явлением культуры.

«Как бы то ни было, — писал Соловьёв, — при всех теоретических и нравственных изъянах в теософическом обществе, если не ему самому в его настоящем виде, то возбуждённому им необуддийскому движению предстоит, по-видимому, важная историческая роль в недалёком будущем».*

Н.Бердяев также признавал важное значение теософии и её вариантной формы — антропософии для роста религиозных устремлений в России. Он совешенно свободно допускал, что роль теософии в России выросла и будет продолжать расти**.

__________
* Цит. по русскому изданию собр. соч. В. С. Соловьёва, т. VI, Санкт-Петербург, 1892. С. 292.
** Бердяев Н. Типы религиозной мысли в России // Русская мысль, 1916. №2. с.1.

Оба мыслителя при общем критическом отношении к теософии выражали свои мнения достаточно нейтрально, что давало Каменской право использовать их комментарии в некоторых своих статьях.

Теософы чувствовали свою близость не только с философами-богоискателями, но также и с представителями литературного модернизма с характерными для них сильными религиозно-философскими устремлениями. Поэмы Максимилиана Волошина, Константина Бальмонта и Александра Добролюбова (поэта-декадента, который отрицал современное ему общество и основал свою религиозную секту) печатались в «Вестнике теософии». Журнал ссылался и на других модернистов, таких как А.Блок, А.Белый, Вяч.Иванов и Г.Чулков. «Вестник» часто публиковал целиком статьи Льва Толстого и материалы о нём самом. Теософы создали свой культ Толстого, объединяя теософию, толстовство и восточную мысль в некую экзотическую теософскую версию «Русской идеи».

Теософы были приверженцами Толстого, и он также проявлял интерес к их идеям, хотя и был сдержан в отношении теософского общества как организации; он чувствовал, что теософы, имеющие хорошие намерения, часто путали и искажали изначально верные идеи. Толстой впервые услышал о теософии и Е.П.Блаватской в начале 1884 года от своего друга Николая Александровича Львова (1834—1887), хорошо известного московского спирита. «Львов рассказывал мне о Блаватской, о переселении душ, силах духа, белом слоне и новой вере».*

__________
* Полное собрание соч., т. 49, 1952 г., с. 84.

Снова он услышал о ней в мае 1884 года, когда его друг Леонид Дмитриевич Урусов написал ему из Парижа о том, что туда только что прибыла из Индии Е.П.Блаватская, накануне расследований, предпринятых Обществом психических исследований. Незадолго до своей смерти Л.Н.Толстой подписался на несколько европейских теософских журналов и стал читателем «Вестника теософии». Он также читал материалы, публикуемые Теософическим Обществом, от Бхагавадгиты до переводов из высказываний Свами Вивекананды и Шри Рамакришны. И он с интересом читал Блаватскую; ему нравился её вдохновенный труд — «Голос Безмолвия».

Толстой был знаком с несколькими ведущими теософами. Так сложилось, что первым ему был представлен Дмитрий Странден, правая рука Каменской, когда тот был репетитором сына Владимира Григорьевича Черткова, друга и секретаря Толстого. 29 июня 1908 года Анна Каменская и Елена Писарева совершили паломничество в усадьбу Толстого «Ясная Поляна», чтобы обсудить вопросы буддизма и судьбы России. Толстой также переписывался с мужем Елены Писаревой, Николаем.

Теософия была предметом жарких дискуссий в утонченной атмосфере Российского религиозно-философского общества в Санкт-Петербурге. В конце 1909 года это общество посвятило целую сессию рассмотрению теософии. 24 ноября главным оратором на этой сессии была Анна Каменская, председательствовал её коллега К.Д.Кудрявцев. Её доклад на тему «Теософия и богостроительство» вызвал бурную полемику; одной из главных тем дискуссии был вопрос о религиозном синкретизме теософии. Каменская, которая была знакома с большинством постоянных членов религиозно-философского общества и легко предупреждала их критику, обороняла теософию, акцентируя внимание на следующих пунктах: теософия — это не необуддизм; теософия — это не материалистический пантеизм; теософия — это не искусственно созданная эклектическая религиозно-философская система; теософия есть универсальный научно-религиозный синтез, на основе которого утверждается Доктрина Логоса, Доктрина Пути и Этики (стенограмму заседания см. «Вестник теософии» №2, 1910, с.62).

Религиовед, поэт-символист и критик Вячеслав Иванов был первым оппонентом по докладу в ходе его живого обсуждения. Он подчеркнул различие между «теософией» как мистическим гнозисом, к которому он испытывает огромное уважение, и «теософией» как доктрины Теософического Общества, к которой он относится с осторожностью. Его главное возражение состояло в том, что теософия как доктрина, была чрезмерно синкретична. Этот русский писатель, стремившийся в XX столетии возродить мистериальные культы древней Греции, полагал, что такая синкретичность потенциально опасна, поскольку смешение религий приводит только к разрушению их всех. Иванов хотел знать, считает ли себя Теософическое Общество церковью. Он выразил опасение, что все теософы в действительности были буддистами и что м-м Блаватская в глубине своей души была против христианства. Единственный теософ, о котором он отозвался с одобрением, был «христианский теософ» — Рудольф Штайнер, взгляды которого, благодаря Анне Минцловой, оказывали на него влияние с недавних пор.

Следующим критиком был религиозный мыслитель и писатель Дмитрий Мережковский, который не только посещал теософские лекции, слушал цикл лекций Рудольфа Штайнера в Париже в 1906 году, но и принимал участие в теософских дискуссиях в салоне Анны Философовой, как друг её сына, Дмитрия Философова. Мережковский заявил, что теософия ему совершенно не интересна; он чувствовал к ней лишь «мрачное любопытство»; что касается самих теософов, то он находил их «безжалостно добрыми». Характерно, что Мережковский ни недооценивал, ни преуменьшал значимость теософии как интеллектуальной силы, но чрезмерно сгущал краски, он назвал её «ужасной ловушкой». Она безусловно конкурировала с его собственной версией неохристианства и отвлекала внимание от него самого. <…>

Позицию теософов защищали Анна Каменская, К.Д.Кудрявцев* и Елена Писарева. Писарева, в своём ответном слове, сказала, что церкви основаны на экзотерических догматах, созданных разумом человека. Теософия же синтезирует эзотерическое учение, которое едино, безотносительно внешних экзотерических покровов, принимающих исторические формы. А потому синкретизм здесь не играет никакой роли. Теософия не может быть ни «религией», ни «церковью», ибо это научное знание. <…> Каменская — компетентный, если не вдохновенный оратор, отстаивала теософию весьма разумно, хотя так и не смогла пробиться через проблему терминологий. Кудрявцев был полон энтузиазма, но проявил себя как неубедительный защитник: он настаивал на том, что Дмитрий Мережковский как религиозный мыслитель оказался «не пробудившимся». В своём заключительном слове Каменская смягчила богоискательскую аудиторию, коснувшись и «русской идеи»: «Если мы допустили, что русский народ, славяне, действительно обладают особой склонностью к мистицизму, то мы должны признать, что именно через нас (русских) должно войти (в мир) новое слово и новое откровение». <…>

__________
* Это был тот самый К.Д.Кудрявцев, который в 1912 году вышел из РТО в знак протеста против объявления А.Безант и Ч.Ледбитером о создании «Ордена Звезды Востока». В 1914 г. он издал брошюру «Что такое теософия и теософское общество» (СПб.) с резкими обвинениями теософов и их учения в антихристианстве. После опубликования Кудрявцевым своей брошюры ни Каменская, ни другие теософы не вступали с ним в полемику. Кудрявцев, однако, зашёл так далеко, что приписал в этой брошюре Блаватской слова, якобы высказанные ею в интервью лондонской Pall-Mall Gazette 26 апреля 1884 г. о том, что цель теософии «не в том, чтобы восстановить индуизм,а в том, чтобы смести христианство с лица Земли». На самом деле, как это видно из оригинального текста интервью, приведённого М.Карлсон (в примечании), Блаватская сказала, что цели (теософии) во-первых, имеют в виду «восстановление буддизма в его подлинной чистоте», и, во-вторых, «возрождение брахманизма в более чистых идеалах, которые находят своё выражение в Ведах». И только затем она планирует «бороться с ложным материализмом путем установления чистой духовной Истины». (с. 235) Ложь, повторенная или придуманная Кудрявцевым и поныне тиражируется в некоторых православных изданиях. — Прим. перев.

Позиция философов-богоискателей в отношении Штайнера и его «христианской теософии» явно отличалась от их отношения к Блаватской и Безант; то, что они отдавали предпочтение деятельности немецкого теософа, стало ясно именно на этом заседании религиозно-философского общества (24.11.1909). <…> Тем не менее, штайнеровская «христианизированная» теософия-антропософия не избежала критики российских богоискателей. Н.Бердяев определил антропософию как «гностическую христологию», а антропософов как «гностических сектантов»; так он воспринимал её до первой мировой войны, когда сам был под влиянием гностической ереси, но не позднее. Отец Георгий Флоровский охарактеризовал антропософию как «психологический рецидив гностицизма». <…> Главная критика Штайнера со стороны наиболее широко мыслящих русских богоискателей состояла в том, что немецкий оккультист был недостаточно непосредственным и интуитивным, а потому и не истинно творческим. «Тайная наука Штайнера производит впечатление не интуитивного знания, не цельного, глубинного проникновения в таинства существования, но анатомического разбора бытия», — жаловался Бердяев, (см. «Типы религиозной мысли в России», Русская Мысль, II, 1916, с. 11, 13).

Как оказалось, российская богоискательская интеллигенция и теософия находились в поисках одного и того же: религиозного чувства и понятного, исполненного смысла систематизированного представления о Вселенной, проникнутой божественным бытием. Теософия (и антропософия) демонстрировали стремление вернуться на духовный путь, к Богу, от которого человечество было насильственно отделено современной наукой и материализмом. В своей попытке примирить науку, философию и религию, теософия искала порядок в хаосе современной реальности. Если теософы временами подходили в чем-то более упрощённо и ограниченно в своей области (здесь богоискатели предпочитали антропософию как более утончённую и более «правильную»), они, тем не менее, способствовали воспитанию стремлений и исканий духовности и подготавливали путь для будущего откровения, для творческого гнозиса, который они, как и богоискательская интеллигенция, отождествляли с Софиологией, а также с толстовством — «духовным христианством» и некоторыми формами российского сектантства. В результате, богоискатели были самыми мягкими критиками теософии. <…>

Некоторые недостатки теософов в полемике никоим образом не умаляли значимость их вклада в философский и культурный диалог fin de siecle России. Они добавляли необходимый творческий голос к шумному и временами бранному диалогу, характерному для российского религиозного ренессанса. Традиционное Православное христианство становилось все менее и менее деятельной силой в жизни некоторой части российского образованного общества. Конкурируя с неохристианством Дмитрия Мережковского, богостроительством Максима Горького, софиологией Влад. Соловьёва, дионисизмом Вяч. Иванова и другими эзотерическими мировоззрениями, представленными российскими символистами, оккультистами и философами-любителями, теософия предлагала заполнить этот вакуум таким путём, который мог привести к желаемому примирению между религией и материализмом. К несчастью, теософия также доказала недостаток жизнеспособности в реторте культуры российского Серебряного века. Тем не менее, тот факт, что теософия генерировала столь страстный накал в дискуссиях образованных кругов, само по себе было показателем того, что накануне первой мировой войны она касалась самых «больных мест» русской души и предлагала по меньшей мере передышку от удушья духовного вакуума.

В мае 1916 года Анна Каменская получила от м-м Безант приглашение посетить осенью теософскую штаб-квартиру в Адьяре. Она выехала из России в конце сентября, продвигаясь через Сибирь в Китай и оттуда в Индию. Спустя полтора месяца, 19 ноября 1916 года Каменская достигла Адьяра. Вследствие этого она не была свидетелем начала невероятных событий, происходивших на её родине. <…>

В России теософы с радостью приветствовали Февральскую революцию 1917 года и Временное правительство. В своих письмах из Индии Каменская также была полна энтузиазма. В «великом перевороте в России» она увидела огромные возможности для теософии: «Какая возвышенная и всеохватывающая миссия предназначена нашему любимому Обществу! Свободная Россия ныне займёт своё заслуженное место среди просвещённых народов и скоро, возможно, будет призвана играть великую роль в мировой истории, выражая своё, особое, «русское слово» в вопросах преобразования общественных, человеческих и международных отношений. Политические и социальные вопросы естественно выйдут на первый план и активное строительство мудро, по новым линиям, привлечёт все сердца, преданные Родине. Теософы, конечно, будут участвовать в этой работе». («Известия РТО», 2, 1917) <…>

Для теософов поступь истории вообще и русской истории в особенности были не просто мировыми, но космическими событиями. История была искажённым и гротескным отражением в несовершенном феноменальном мире главных изменений, происходящих в ноуменальном мире. Индивиды с развитым «сверхчувственным видением» могли наблюдать эту символическую логику, которая скрывалась за, казалось, нелогичными событиями, разворачивающимися в мире Майи. В согласии с ожиданиями и в духе словесных выражений не только Рудольфа Штайнера, но также и определённой части русской интеллигенции, Писарева провозглашала: «Начинается новый прилив, семена новой культуры, наконец, дают побеги, той новой культуры, в которой славянам предназначено стать будущей Шестой Расой» («Вестник теософии», 1917, 3/5). Она утверждала, что «Россия творит новые пути и не повторяет ошибки Запада, который концентрирует все свои силы на создании внешнего человека и совершенно забывает о воспитании внутреннего человека» (там же). Когда Анна Каменская вернулась, в конце концов, в Россию в мае 1917 года, той России, которую она оставила восемь месяцев назад, уже не было. И тем не менее, несмотря на забастовки, хроническую нехватку бумаги, физические лишения и, в дополнение, большевистскую революцию в октябре, она сохраняла оптимизм в отношении Новой России и продолжала издание «Вестника теософии». Но затем, в течение месяцев Октябрьского переворота, как только большевики начали проводить консолидацию своих политических позиций, её энтузиазм заметно понизился.

В феврале 1918 года выпуск «Вестника» прекратился; большевики национализировали всё снабжение бумагой и, отказав в ней теософской типографии, навязали тем самым свою цензуру de facto. <…>

Разочарование в новом режиме вскоре охватило всех, причастных к эзотерическим сообществам. Распоряжение правительства предписывало всем теософским, антропософским и другим мистическим, оккультным и религиозным группам прекратить свою деятельность к концу 1918 года. Некоторые члены были арестованы; многие, пока имели возможность, покинули страну.

Немедленно, вслед за Октябрьским переворотом, последовала гражданская война, и большевики, поскольку борьба за власть ещё продолжалась, не имели времени для осуществления своего приказа против оккультных обществ. Первые приоритеты большевиков до их победного утверждения в 1920 году были, по необходимости, политическими и экономическими. Но как только ситуация несколько стабилизировалась, они обратили своё внимание на мистические, оккультные и религиозные группы. На основании серии правительственных декретов, изданных с июня 1922-го по июль 1923 года, все подобные группы были официально ликвидированы.

Каменская в своих мемуарах так описала непосредственное воздействие большевистского правления на РТО: «Наша типография была закрыта, наши сбережения конфискованы, наше Общество и даже наши частные помещения были опечатаны. Теософическое Общество было не в состоянии продолжать далее свою деятельность. Все собрания были запрещены. Мы сделали попытку работать в сельской местности. Мы — это группа из девяти членов Теософического Общества; из них четверо были членами Совета, лидерами движения. Мы основали трудовую коммуну во Владимирской провинции и делились своими знаниями с крестьянами. Наш опыт был замечательно успешным, но с появлением Красной волны, наводнившей провинцию, мы были вынуждены бежать и оттуда… Мы вернулись в Петербург… Некоторые из наших сотрудников были уже в тюрьме или в ссылке. Мы не знали, кто будет следующим; вопрос встал самым решительным образом: либо нам оставаться в новых условиях в России и стать жертвами, либо избежать опасности и продолжать нашу работу за границей?» Решение этого вопроса для Каменской пришло с прибытием в Москву делегации английских рабочих. Они тайно передали для неё письмо от м-м Безант. И Каменская приняла решение покинуть Россию: «Анна Безант звала меня, и ее слово было для меня законом; кроме того, я смотрела на происходящее оптимистично и считала, что через год или два мы сможем вернуться на нашу родину».

«Она просила меня приехать и побыть с ней. Мы созвали наш Совет и приняли решение, что трое из нас, Цецилия Гельмбольдт, В.Н.Пушкина и я ускользнем за границу, поскольку получить паспорта для отъезда не было никакой возможности. К счастью, мы нашли организацию, помогавшую беженцам пересечь границу Финляндии, и ночью 1 июня 1921 года Цецилия и я пересекли её (В.Н. исчезла месяцем позже). Несмотря на тяжелейшие условия и опасности, мы успешно проделали наш путь до Куоккалы и вскоре были радушно приняты Финским Теософическим Обществом в Хельсинки». (А.Каменская. Мои встречи с А. Безант. Вестник (Женева) 3 мая 1938, с. 5-6)

В конце июля 1921 года В.Н. Пушкина была уже на пути в Англию, где она предполагала работать с теософской организацией в Лондоне и одновременно оставаться российским представителем «Ордена Звезды Востока»; Каменская и Гельмбольдт остановились в Брюсселе у теософских друзей. Каменская намеревалась остаться и работать или в Бельгии или в Финляндии, но м-м Безант послала её в Женеву, где швейцарская секция испытывала организационные трудности. Каменской было радостно ехать в Швейцарию, где проходили её детство и юность.

В России, с отъездом лидеров РТО, разрушаемое постепенно извне Теософическое Общество возглавила Софья Владимировна Герье, президент Московского отделения. … Официально Общество было ликвидировано в 1923 г.; однако, деятельность теософов продолжалась… особенно в провинциях.

Российских антропософов, хотя это была группа значительно меньшая по численности и с более скромным общественным значением, постигла подобная же судьба. После того как организационная активность антропософского общества была официально ограничена, изменившаяся культурная обстановка в России все же не сразу погасила антропософские идеи. Этому способствовали усилия Андрея Белого и авторитет российских писателей и критиков, интересовавшихся мыслью Штайнера. Призванный на военную службу, Андрей Белый в 1916 году покинул Дорнах и Штайнера и вернулся в Россию; он оставался там все годы революции и гражданской войны. Покидая Швейцарию, он уже прослушал более 400 лекций Штайнера и посещал его элитную эзотерическую школу. С августа 1916 года, когда он вернулся в Петербург, и до октября 1921 года, когда он снова выехал в Европу, Белый был активным и влиятельным участником многочисленных художественных и философских начинаний. Он читал специализированные лекции на собраниях Московского Антропософского Общества и проводил неофициальные дискуссии о Штайнере и антропософии. Все они привлекали значительное число слушателей. Их вдохновляли искренность А.Белого, глубина его знаний и способность быть убедительным; после своего возвращения в Россию он способствовал появлению новых последователей антропософской мысли.

А. Белый был членом-основателем Вольфилы (Вольная философская ассоциация, Петроград, 1919—1922 гг.) — организации писателей, философов, учёных и художников, регулярно проводивших дискуссии по вопросам литературы и философии.*

__________
* Членами и участниками Вольфилы были, среди прочих, знаменитый поэт Александр Блок, критик Иванов-Разумник (Р.В.Иванов), философ и журналист Аарон Штейнберг, философ и критик Александр Мейер, художник Кузьма Петров-Водкин, проф. Н.О. Лосский, проф. С.А. Аскольдов, учитель Л.В. Пумлянский, который позднее вовлёк в антропософию известную пианистку Марию Юдину, художник-авангардист Михаил Матюшин, писательница Ольга Форш, Маргарита Сабашникова-Волошина и другие; большинство из них имели контакты с теософами или антропософами.

Петроградская Вольфила имела в Москве своего двойника — Вольную Академию Духовной Культуры (1918—1922)*. Многие участники этих двух организаций имели ранее касательство и к теософии и к антропософии; другие были связаны с их идеями благодаря узам дружбы и взаимным интересам в изучении явлений мистицизма; и почти все были представителями идеалистических философских направлений. К 1920 году аудитория Вольфилы и Вольной Академии привлекали до тысячи слушателей. Тематика дискуссий варьировалась. Она включала вопросы пролетарской культуры, культурологические теории Освальда Шпенглера, философию символизма, Город Солнца Кампанеллы, неоплатонизм, философию творчества, русскую литературу и антропософию как средство самопознания. В течение четырех лет, с 1919 по 1923 годы российская антропософия имела платформу для публичных дискуссий в Петрограде и в Москве.

__________
* Членами Московской Духовной Академии были критики и философы: Густав Шпет, М.П.Столяров и Михаил Гершензон, а также главные фигуры российского религиозного ренессанса — Николай Бердяев, Борис Вышеславцев и Фёдор Степун.

<…> А к 1922 году деятельность Антропософского Общества была уже ограничена и многие его члены, спасаясь от голода в городах, устремились на юг.

В это же время по инициативе Веры Анисимовой-Станевич Общество, с целью организации «Вольного Содружества Духовных течений» начало переговоры с различными духовными группами. Анисимова обратилась к толстовцам, теософам, анархо-мистикам и к Союзу христианских студентов. Вольное Содружество провело несколько встреч в Москве, в кафетерии толстовцев для вегетарианцев, но менее чем через год всё прекратилось. К 1930 году многие его члены были уже либо в ссылке, либо в трудовых лагерях.

В 1923 году все оккультные и духовные движения встретились с суровыми препятствиями, чинимыми правительством. В конце 1922 года была распущена Московская Вольная Академия Духовной Культуры, а её философы были изгнаны из России*. Петроградская Вольфила была закрыта в начале 1923 года. В первом полугодии 1923 года официальными указами были надолго ликвидированы теософские и антропософские общества, Российское Спиритическое Общество, мартинисты, толстовцы и все другие мистические и оккультные группы. В своих, весьма сдержанных по характеру, воспоминаниях М. Жемчужникова, тогда ещё молодой член Московского Антропософского общества, описывала как все члены чувствовали, что «закрытие их Общества было неизбежным. Это была простая реальность. Появлялся указ, требующий, чтобы все общества, союзы и организации, не имеющие в качестве своей цели достижения материальной выгоды, прошли регистрацию. Те, которым было отказано в регистрации, подлежали ликвидации. И было совершенно ясно, что Антропософское Общество не получит права регистрации» (М.Жемчужникова. Воспоминания о Московском Антропософском Обществе 1917—1923, частное хранение, фол. 50). <…>

__________
* Ведущие философы-идеалисты (Николай Бердяев, Фёдор Степун, Сергей Булгаков, Борис Вышеславцев и Семён Франк) вместе с многими учеными и другими представителями интеллигенции были высланы из России по приказу большевиков в конце 1922 года.

Война большевиков с оккультными движениями продолжалась в течение 12 лет. Они закрывали типографии, издававшие мистическую и оккультную литературу, и конфисковывали оборудование. Они изымали оккультные книги в книжных магазинах и с полок библиотек, отправляя их в недоступные «специальные хранилища», а в некоторых случаях даже уничтожали, действуя на волне новой кампании по ликвидации остатков идеалистических, мистических, формалистских и «буржуазно-интеллектуальных» элементов. Весной 1922 года большевики открыли новый «антирелигиозный фронт»; публиковались серии книг и журналов, предназначенных «иллюстрировать» и «демистифицировать» религию. Они отправили в изгнание почти всех ведущих философов-идеалистов, имена которых связывались с русским религиозным ренессансом; тех же, кто не был изгнан, арестовали в 30-х годах.

Эти действия совпали с атаками на мистицизм со стороны таких главных фигур нового режима, как Л.Д.Троцкий, с его злобной критикой масонства на 4-м Конгрессе Коминтерна в декабре 1922 года и с его нападками на антропософию и Андрея Белого в журнале «Литература и Революция» (1923 г.). Газеты и другие популярные издания также изобиловали многочисленными нападками на оккультные общества. Официальная кампания против «декадентской буржуазной интеллигенции» означала конец периода относительно открытого выражения философских взглядов и начало навязываемого обязательного идеологического конформизма.

После того как Вольфила и оккультные общества были запрещены, центр антропософской активности ненадолго сместился во Вторую экспериментальную студию МХАТа. Его несколько ведущих членов были антропософы, включая директора и хорошо известного актёра Михаила Чехова (1891—1955), возглавлявшего с 1918 по 1924 годы Первую студию МХАТа (с 1924 года она была переименована во Вторую студию); в 1928 году М.Чехов эмигрировал. Этому предшествовала волна обвинений в том, что он использовал студию для распространения антропософских доктрин, несовместимых с мировоззрением МХАТа. По его настоянию в 1925 году была поставлена антропософская драма Белого «Петербург». Он также поставил две антропософские пьесы Надежды Николаевны Бромлей (1884—1966) — поэтессы, драматурга и актрисы МХАТа: «Архангел Михаил» (1922 г.) и «Король квадратной республики» (1925 г.). В своём творческом методе Чехов также использовал концепцию Высшего «Я» Р. Штайнера. Вторая студия МХАТа едва ли была значительным явлением для движения, но антропософские идеи удавалось там жизненно поддерживать до 1928 года.

По-своему постреволюционное наследие теософии и антропософии выживало также в русском искусстве и в поэзии авангарда. Двадцатые годы, несмотря на сгустившиеся над горизонтом тучи репрессий, были периодом сильного интеллектуального и художественного брожения. Оккультные концепции и образы выявляли себя в этой бурной экспериментальной среде, часто неожиданными и окольными путями. Восточная литература и мистицизм, теософская философия П.Д. Успенского и продолжавшееся влияние таких известных художников с теософическим мировоззрением, как Василий Кандинский и Николай Рерих, оказали воздействие на русский кубофутуризм, в особенности на живопись Михаила Матюшина (1861—1934) и Казимира Малевича (1878—1935), а также поэзию Алексея Крученых (1886—1968). Поэт Велимир Хлебников (1885—1922) также воплощал наследие восточной мысли в своих сокрытых эзотерических литературных произведениях. <…>

До тех пор, пока физические репрессии были минимальными, запреты большевистского режима, его постановления и пропаганда были малоэффективны в пресечении оккультной деятельности в Советской России. Когда оккультные книги уже не были доступны в открытой продаже, они добывались через систему частной торговли, специализирующейся на перекупке запрещенных книг. Когда одни типографии закрывались, другие, используя фальшивые выходные данные и контрабандную бумагу, печатали тексты подпольно. Милиция не могла предотвратить собрания малых групп в частных квартирах. И, несмотря на то, что большевики, не колеблясь, ликвидировали оккультные кружки, арестовывая их членов с явными политическими интересами, действительная ликвидация была фактически скорее исключением, нежели правилом.

Д-р Александр Асеев, независимый русский оккультист, проживавший в то время в Югославии, отмечал, что в период с 1923 по 1929 годы многие кружки были в состоянии продолжать свою работу: «Конечно, эти кружки официально не были зарегистрированы, но они активно функционировали и фактически не подвергались гонениям, хотя хорошо информированное ГПУ, должно быть, знало об их существовании. Теософы из старых оккультных организаций были весьма активны, хотя революция лишила их наиболее опытных лидеров — почти весь состав Совета Российского Теософического Общества был в эмиграции; теософы регулярно проводили свои собрания с приглашением гостей; они имели солидные библиотеки оккультных книг и бесстрашно переписывались друг с другом… Антропософы также встречались почти открыто. Розенкрейцеры и некоторые масонские организации тоже оставались активными, хотя они были значительно более законспирированы; возникали даже некоторые новые оккультные организации» (см. «Оккультизм и Йога», № 3, 1934, с. 90-91).

В течение первых двенадцати лет после большевистской революции, в то время как проводились некоторые аресты и распускались оккультные кружки, серьёзных массовых репрессий против оккультистов не велось, и многие организации, действуя осмотрительно и осторожно, продолжали функционировать более или менее открыто, особенно в провинции.

Ситуация драматически изменилась с осуществлением первого Пятилетнего плана в 1929 году. В этот год большевики, побуждаемые Сталиным, начали новую кампанию против «остатков буржуазной интеллигенции». Кампания осуществлялась в больших масштабах. Многие члены эзотерических групп были выслежены и подверглись аресту с конфискацией их библиотек и архивов. После 1929 года те из теософов, антропософов и других изучающих тайные знания, кто оставался на свободе, либо ушли в подполье, либо прекратили свою деятельность. Арест же за «оккультную пропаганду» после 1933 года неизбежно означал ссылку и часто влёк за собой смертный приговор.

Подавление оккультных обществ через указы, ссылки и казни не лишило россиян интереса к оккультизму, особенно в его вульгарных формах. Спиритизм, медиумизм, парапсихология и вообще всё сверхъестественное продолжало привлекать многих русских даже после 1929 года. Столоверчение и гипнотизм оставались особенно популярными. «В Москве наблюдается сильное увлечение спиритизмом», — сокрушалась московская газета; «несмотря на запрет, в одном из рабочих клубов проводятся сеансы массового гипноза» («Оккультизм и Йога», 1934, № 3, с. 92; с ссылкой на «Вечернюю Москву» начала 30-х гг.).

У оккультистов, избежавших ареста, политические репрессии не покончили с присущим им чувством своей миссии. Многие из них продолжали занятия индивидуально или храбро читали лекции в малых, доверенных группах российского духовного подполья; они делали новые переводы материалов, которые время от времени проникали из-за границы; они копировали и перекопировали имеющиеся материалы с тем, чтобы предотвратить потерю текстов, ибо их уже очень небольшие частные библиотеки периодически подвергались конфискации, а их владельцы уводились работниками ГПУ.

После смерти Сталина теософам, антропософам, а также членам некоторых других обществ было разрешено вернуться из ссылки в Москву и Ленинград. Когда те, кто пережил эти чистки, возвращались, наконец, в столицы, они снова создавали небольшие кружки, куда не могли проникнуть непосвящённые, и начинали восстанавливать свои библиотеки и свои движения.

Теософические и антропософские тексты распространялись в их среде в драгоценных дореволюционных изданиях и в рукописных копиях, которые с огромным риском удалось сохранить в годы сталинского террора и мировой войны.

Теософические и антропософские кружки расцвели в постсоветской России (как и многие другие эзотерические группы от розенкрейцеров до последователей Николая Рериха). Перемены, начавшиеся в советском обществе во второй половине 80-х годов, как следствие политики «гласности» Михаила Горбачёва, вывели эти общества из состояния скованности и позволили им, хотя и очень негромко, начать диалог о духовном возрождении в России. <…>

В то время, в процессе эволюции советско-российской культуры, когда казалось, что после 1929 года у теософии и антропософии очень мало шансов для развития, Анна Каменская в удивительно короткий срок достигла определённых успехов в возрождении «Российского Теософического Общества вне России». За период с 1922 по 1924 годы она проследила пути российской теософской диаспоры, и ей удалось наладить контакт со многими русскими теософами, рассеянными после Октябрьской революции по всему миру. Многие русские теософы нашли убежище в национальных секциях других стран. Так например, теософский кружок в Ревеле (Таллин), возглавляемый членом старого РТО, проф. Н. Эрасси, был образован в конце 1921 года и в мае 1922 года был принят в Английскую секцию. Финская секция официально признала членство трёх отдельных российских кружков (один из них был в Куоккала; возглавлявшая его Вера Холщевникова была, в частности, приглашена для чтения лекций на студию-дачу знаменитого художника Ильи Репина)*. Подобные кружки оказались на Дальнем Востоке (Владивосток, Тяньцзин, Шанхай, Ханьчжоу и Гонконг), в Берлине, Париже, Лионе, Флоренции, Турине, Стамбуле, Сан-Франциско, Бруклине, Батавии (Джакарта), а также в различных городах Южной Америки. Каменская получала сообщения о деятельности всех этих кружков.

__________
* См. «Вестник», Женева, 4 сент. 1924, с. 10. — Прим. автора.

Летом 1924 года м-м Безант и Теософический Совет разрешили Анне Каменской образовать, под эгидой главного общества, Русское Объединение в качестве предварительного шага для его последующей официальной регистрации как Российского Теософического Общества вне России (РТОв.Р.). М-м Безант назначила Каменскую председателем этого Объединения и полностью уполномочила её действовать в интересах Теософического Общества. Членство в Русском Объединении было не по заявлению, а по рекомендации. Было решено, что русские теософские кружки, входящие в другие национальные секции, будут поддерживать в них своё членство и одновременно участвовать в работе Русского Объединения. Не было никаких членских взносов; в любом случае, в большинстве своём оставшиеся без средств русские эмигранты не могли бы позволить себе этого.

Потеряв на волне истории одну организацию, Каменская, полная решимости, с хорошим опытом организатора, преуспела в создании другой. В декабре (24—31) 1925 года на 50-м ежегодном конгрессе Теософического Общества в Адьяре, Генсовет Теософического Общества одобрил прошение Русского Объединения о признании его в качестве Русской национальной секции. И 1 января 1926 года Каменская получила грамоту, подписанную м-м Безант, удостоверяющую полномочия Российского Теософического Общества вне России. Этот документ разрешал русскому обществу сохранить свой исторический статус в качестве 40-й национальной секции, зарегистрированной главным обществом (к 1925 году оно имело 41 национальную секцию). Во время получения этой грамоты РТОв.Р. имело 10 отделений, 20 центров и 175 зарегистрированных членов*. Русская секция была единственной национальной секцией, не имеющей отечества; но и в этих обстоятельствах она с энтузиазмом участвовала в международной деятельности.

__________
* Во время 50-го ежегодного конгресса Теософическое Общество охватывало по всему миру 1540 отделений и 41492 официально зарегистрированных члена. Действительное же число теософов было большим; многие вышли из Общества или предпочитали не платить взносы («Вестник», Женева, 4 апр. 1925, с. 19). — Прим. автора.

Важнейшим средством Каменской в возрождении РТОв.Р. был её новый журнал «Вестник»: Satyat Nasti Paro Dharmah — «Нет религии выше Истины». Его первый выпуск появился в апреле 1924 года; он был одобрен Теософическим Обществом и имел финансовую поддержку и от Европейской Федерации (организации европейских национальных секций), и от частных пожертвований. Скромный журнал, примерно в дюжину страниц, издавался в Брюсселе и распространялся бесплатно. Но он быстро удвоился в объёме. Его формат был, в сущности, тем же, что и у его санкт-петербургского предшественника; он начинался редакционной колонкой Каменской «На Страже» и включал короткие оригинальные статьи русских членов, поэмы Вл.Соловьёва, Константина Бальмонта, Макса Волошина, Александра Пушкина и др., жемчужины восточной и западной мудрости, переводы из западной теософской классики и выступлений президента, хронологию теософского движения, А.Каменская и Ц.Гельмбольдт редактировали его вместе и были главными сотрудниками. «Я получаю письма и запросы почти из всех стран Европы, — писала Каменская в своей первой редакционной статье, — они приходят также из Америки и Китая. И все они говорят о страшной духовной изоляции и острейшем голоде на книги» («Вестник», Женева, 1 апр. 1924, с. 1). Русские теософы, разбросанные по всему миру, жаловались на недостаток классических теософских текстов на русском языке, а также книг дореволюционных времён, на нехватку материалов для дискуссий. Очевидно, что для усиления нового общества задачей первостепенной важности было создание русской типографии по изданию теософской литературы. Императивом была бережливость и экономия драгоценных ресурсов: работа над переводами и издательские усилия обязаны были быть чётко скоординированными, чтобы избежать дубликатов и излишних трат. Для этой деятельности никто не был размещён лучше, чем Каменская в Женеве. Со временем она координировала издательскую работу трёх главных русских теософских типографий в Брюсселе, Женеве и Таллине. Меньшие типографии действовали в Китае, а также в Праге и Париже.

Женевский «Вестник» был бледной копией санкт-петербургского издания. Теософическая эмиграция не дала ни одного оригинального мыслителя на уровне П.Д.Успенского или Павла Батюшкова; даже переводные статьи были малоинтересными. Лучший ум, представленный на страницах журнала, являла сама Анна Каменская; её почти исключительной заботой было сохранить движение: она издавала «Вестник», вела обширную переписку, много разъезжала и читала лекции. На страницах журнала царила духовная сентиментальность и эмигрантская ностальгия.

Анна Каменская и верная Цецилия Гельмбольдт продолжали традиции Российского Теософического Общества, созданию которых они сами способствовали в Санкт-Петербурге. К ним присоединилась Елена Писарева; после огромных трудностей в конце 1922 года ей удалось уехать из Советской России к своей дочери в г. Удине на севере Италии. Все три женщины были вовлечены в филантропическую деятельность по оказанию международной помощи. Женевские теософы, особенно Каменская, были заняты в разнообразных проектах этого рода, финансируемых Лигой Наций; свою теософскую работу по оказанию помощи они координировали с Международным Бюро для беженцев Лиги Нансена, находящимся в Женеве. Многие русские теософы были связаны с различными благотворительными и патриотическими группами; они выступали за труд, мир, права человека, заботу о животных, за развитие образования, филантропию и вегетарианство.

Каменская несла многие общественные обязанности как для Теософического Общества, так и многочисленных социальных организаций, с которыми она сотрудничала. Вдобавок ко всем её другим обязанностям, она вела Международный Теософический Центр в Женеве (поддерживаемый Европейской Федерацией) со дня его основания в 1928 году и до его закрытия декадой позднее. Она не забывала и о своём собственном интеллектуальном росте: 17 июня 1926 года в университете Женевы Каменская защитила докторскую диссертацию на тему: «Бхагавадгита, её роль в религиозном движении Индии и её единении». В течение следующих 25 лет она, будучи приват-доцентом, преподавала в университете; её специальностью была философия индуизма.

Каменская жила и трудилась вместе со своей подругой детства Ц. Гельмбольдт; их женевская квартира на ул. Шербульез, 2 была и центром РТОв.Р. Гельмбольдт помогала ей редактировать «Вестник» и руководила русской теософской ложей «Джордано Бруно» в Женеве. В 1933 году к ним присоединилась Елена Павловна Соловская, одесский теософ, участвовавшая в основании ложи «Ярослав Мудрый» в Белграде, где действовала большая и активная русская община изучающих эзотерические знания*. В связи с усиливавшимся нездоровьем Гельмбольдт, Соловская взяла на себя многие её обязанности. Три женщины жили в своей теософской квартире, которую Соловская называла «оккультным женским монастырём».

__________
* Белградская Община вела активную теософскую работу. Её член д-р Александр Асеев редактировал и издавал журнал «Оккультизм и Йога» 10 книг, 1932—1938); впоследствии он уехал в Южную Америку и там продолжал свою просветительскую деятельность. Время от времени в его журнале публиковалась Елена Писарева; Асеев планировал издание всех трудов Блаватской (ему не удалось осуществить это); но более близкие отношения с женевскими теософами, которые сами держались в стороне, так никогда и не развились. — Прим. автора.
В данном примечании есть неточности; журнал «Оккультизм и Йога» просуществовал 50 лет; дополнительные подробности о подвижничестве д-ра Асеева и его журнале, последний — 68-й номер которого вышел в свет в 1982 году, см. в журнале «Дельфис» № 2 (18) за 1999 г., с. 115—116. — Прим. перев.

За годы своего 15-летнего существования оптимизм «Вестника» в отношении России и будущей там теософской работы не дрогнул ни разу. Преданные члены РТОв.Р. верили, что всё совершаемое ими в изгнании было лишь подготовкой к той великой роли, которую они будут призваны играть на Родине, ибо время приближается, когда они должны будут вернуться и осуществлять Революцию Духа. Исторические события получали объяснения в соответствии с принципами теософской космологии: «Европейская война, Русская революция, необычайные размеры мировой катастрофы, проходившей на наших глазах, — писала Елена Писарева, — отозвались в моём воображении в виде образа космической Пралайи, которая отделяет одну Манвантару от другой» («Вестник», Женева, 1 апр. 1924, с. 6). Мировая война, революция, гражданская война, — всё это воспринималось как отражение в материальном мире очистительной катастрофы, возвещавшей конец одного цикла и, после периода обскурации, начала нового, высшего цикла, в котором Россия выполнит свою дхарму (долг), достигнет «высшей правды», выражающей её космическую миссию и, наконец, возвестит своё духовное «слово»*. Всё это уже было предсказано Е.Блаватской, А.Безант и Р.Штайнером (задолго до 1917 года он сделал несколько предсказаний о катастрофе, которая настигнет Россию). Славяне должны быть народом следующей (шестой) расы; у них блестящее будущее*. Мировая катастрофа только возвещала конец Пятой подрасы Арийской Расы, так долго господствовавшей в мировой эволюции. Согласно космологической модели, за коротким периодом обскурации последует подъём славян и выполнение ими их космической миссии. Гармонично сочетая fin de siecle (конец века) Российского тысячелетия и мессианизм с буддийской космологией, теософы верили, что эта миссия должна осуществиться.

__________
* Трудно измерить степень веры теософов в их миссию и в их роль в будущем воскресении России. Энтузиасты, подобные проф. Николаю Эрасси, который должно быть понимал, что он не увидит Новую Россию при своей жизни (Эрасси умер в 1930 г.), утверждали, что «Великая Россия Будущего уже построена и живёт на высших планах в мире Истины, вечной Реальности» («Вестник», Женева, 6—8, июнь—август 1926, с. 20). — Прим. автора.

О том, что это не большевизм, они знали твёрдо. Большевики были той злой силой, которой дала волю плохая карма русской нации, чтобы опустошить греховную и виновную землю России. Но большевизм был только временной химерой; «огромные возможности» России находятся ещё в скрытом состоянии. Теософы видели в большевиках силу, бессознательно работающую на миссию России и даже интерпретировали советский молот и серп как тайные символы кузнечного искусства, намекая на будущую трансмутацию и трансформацию. Правление большевиков явится тем очищающим огнём, пройдя который, должна будет выковаться новая чистая Россия.

Спасение России лежит в признании ею высшей Истины и в осуществлении космической миссии, или её дхармы. Восприятие российскими теософами этого долга не изменилось со времени основания Общества; долг России состоял в том, чтобы быть мостом между Востоком и Западом. «Мы, славяне, — восклицала Каменская, — являемся стеной между Востоком и Западом и должны петь нашу подлинно самобытную песнь, изливающуюся из нашей души, и тем самым строить мост, через который пойдут нации Востока и Запада и сольются в единую великую, дружескую, универсальную семью» («Вестник», Женева, 7 дек. 1924, с. 4). Образ России — моста между Востоком и Западом стал главной метафорой российской теософии в эмиграции.

Речь Анны Каменской на Венском Теософическом Конгрессе «Международная миссия славян» имела ключевое значение для русских зарубежных теософов; она была напечатана в «Вестнике» в начале 1925 года и внимательно прочитывалась в различных теософских группах, становясь неписаным законом для движения. «Славянская раса не знает своей судьбы, она живёт в ожидании, она принадлежит будущему, — писала Каменская, давая полный простор надеждам и страстным желаниям эмиграции. — Само название "славяне" окружено тайной; ибо, с одной стороны, оно напоминает о вечной карме страдания и рабства (esclave), в то время с другой, как бы возвещает великолепное (славное) будущее» («Вестник», Женева, 1 янв. 1925, с. 4). Далее Каменская соотносила славянство и «славу» со «словом», создавая таким образом почти мифическую троицу концепций, отвечающую националистским и мессианским мечтам русской эмиграции (такие тройные формулировки были типичными для российского религиозного ренессанса). Свою речь она заключала победной песней мистицизму, интуиции, энтузиазму, любви и духовности, которые она полагала неотъемлемой частью славянской души.

Каменская хвалила славянское презрение к материальным благам. Подобное отношение, она подчеркивала, позволило многим русским интеллектуалам видеть в конфискации их собственности справедливый акт и начало Новой Эры. <…>

Страстно преданная индийской культуре, Каменская определённо чувствовала, что в славянах «ещё живут древние арийские традиции и дух ведических героев». Славяне — молодая раса, напоминала она, они ещё многому должны поучиться, но со временем поймут ответственность, связанную с их свободой, достигнут самосознания и поймут свою судьбу, свою дхарму, которую им предназначено осуществить всем вместе. «В этот час, — предсказывала она, — распятая Россия сойдёт с Креста, к которому она была пригвождена в течение этих лет неописуемого страдания, и создаст долгожданный мост, объединяющий Восток и Запад» («Вестник», Женева, 2 фев. 1925, с. 9).

Если Каменская и критиковала славянскую душу, то лишь за её неразборчивый идеализм и экспансивность характера. Она предостерегала против тенденции славян пытаться реализовать свою собственную правду, создать небеса на земле по их собственному образу и — не важно какой ценой. При этом, однако, не было никакой гарантии в том, что то, что славянская душа принимала с такой страстью, было на самом деле Истиной (если, конечно, не избиралась теософия); достаточно лишь взглянуть на результаты попытки Ленина создать в Советском Союзе социалистическую утопию.

Русские теософы смотрели на свою историческую судьбу как на великое испытание, как на посвящение, в течение которого они должны доказать, что они достойны стоящей перед ними грандиозной задачи. Они явно отождествляли свою судьбу и судьбу своей страны с миссией Христа (как это делал Андрей Белый и философы в «Вехах»). Описывая оказанный ей, как русской эмигрантке, приём в Англии в 1924 году, Каменская даже использовала образы Крестных мук: везде, где бы она ни была, «её встречали как представителя выдающейся и загадочной земли, проходящей через Голгофу исторического креста на пути к великому будущему» («Вестник», Женева, 4 сент. 1924, с. 15). Словарь страстей был повсюду в теософской прозе «Вестника»: «распятие», «Голгофа», «пригвождённый к кресту», «страдающий», «терновый венец». В конце этого трудного пути, однако, всегда ждёт будущее, столь же яркое, или даже ещё ярче, чем то, что обещано большевиками.

В 1924 году в стремлении помочь русским достигнуть самосознания и понять свою дхарму, Елена Писарева основала «Союз служения России». Вскоре его филиалы возникли в Лондоне, Брюсселе, Праге, Берлине, Ревеле (Таллин), Белграде, Женеве и других городах. Кредо Союза было: «Я верю в Бога, Я верю в победу Блага, Я верю в воскрешение России». Союз в своей деятельности касался каждого мифического момента, каждого архетипичного восприятия, каждой эмоциональной связи эмиграции с её родиной. Он поощрял русские ремёсла, изучение православия, русского фольклора, искусства, литературы и музыки. «О чём ещё русские изгнанники, насильно выдворенные в чужие земли, могут думать, мечтать, говорить, если не о нашей дорогой, страдающей великой Матери — Родине?» — спрашивала Писарева («Вестник», Женева, 3 марта 1925, с. 9). Союз служения России делал всё, что мог, чтобы способствовать сохранению русской культуры, а когда придёт время, вернуться к теософской работе на родине, восстанавливать русскую культуру, разрушаемую большевиками.

РТОв.Р. не было отрезано от других эмигрантских движений или от независимых русских теософов за границей*.

__________
* Теософы, не примыкающие к РТОв.Р., сохраняли возможности для контактов и разделяли оптимистические взгляды Общества. Д-р Асеев, редактор журнала «Оккультизм и Йога»,писал из Белграда: «Мы знаем,что Белое Братство (Махатм) уже не единожды спасало нашу родину в трудные моменты её существования. Душа нации знает нескольких из них как святых и подвижников Православной церкви, и сегодня, во время трудного периода Кали Юги (тёмный, четвёртый век мира, век насильственный и кровавый), в дни усилившейся борьбы между тьмой и Светом, эти Братья незримо помогают нашей родине и через горнило страданий и горестей приведут её к Лучезарному Граду» («Оккультизм и Йога», № 2, 1934, с. 5). — Прим. автора.

Каменская продолжала интересоваться и русской религиозной философией в эмиграции и время от времени дискутировала с её представителями на страницах «Вестника». Так, она выпустила номер со статьями и лекциями Николая Бердяева, Дмитрия Мережковского, Бориса Вышеславцева и других деятелей русского религиозного ренессанса в эмиграции. Её ужаснуло, что, хотя со времени первых конфронтации в Религиозно-Философском Обществе прошло более 20 лет, «мы вынуждены с некоторым недоумением отметить, что теософская доктрина, с которой несомненно можно было лучше ознакомиться, всё ещё трактуется хорошо известной фракцией с тем же пустым недомыслием и с тем же поверхностным критицизмом, которые поражали нас в прошлом» («Вестник», Женева, 6—8 июнь—август 1928, с. 1).

Осознание значимости миссии Российского Теософического Общества не ослабевало в эмиграции; напротив, это чувство возросло сильнее, чем когда-либо. Спустя 13 лет после основания Союза служения России, Каменская в своих публикациях продолжала множить метафоры, используя образы, типичные для богоискательской интеллигенции: «Особенно здесь, за рубежом, где наш облик не искажён, где он может свободно проявлять себя, именно здесь на нас возложена важная задача — сохранить наши родные ценности и бережно пронести их через все бури и пагубные ветры для того, чтобы с благоговением положить их на алтарь нашего воскресшего отечества. Мы должны делать больше, чем только принести эти духовные ценности во всей их нерушимости как подношение, мы должны также подготовить себя как рыцари, несущие Свет, как строители будущей свободной России» («Вестник», Женева, 2 марта 1938, с. 1).

Последний номер женевского «Вестника» вышел в конце 1940 года. В 1939 году имело место некоторое беспокойство в связи с тем, что Совет Теософического Общества мог не продлить полномочия РТОв.Р., поскольку Русская секция прекратила свой рост. Несколько русских отделений распалось в связи с преклонным возрастом своих членов; те же, кто был связан с первоначальной Русской секцией в Санкт-Петербурге, разъехались либо умерли. «Вестник» истощал финансы (он был убыточным в течение большей части своего существования, и Каменская постоянно просила о содействии). Как и издание первого «Вестника» — жертвы исторической катастрофы и войны, издание второго прекратилось без какого-либо извещения.

Во время второй мировой войны Каменская участвовала в движении за мир и в помощь военным усилиям. Она рассылала теософские тексты и старые копии «Вестника» русским военнопленным. После войны она работала с перемещёнными лицами. Она продолжала преподавать в Женевском университете, отвечала из своего центра на запросы теософов со всего мира и распределяла свой, всё уменьшавшийся запас русских теософских текстов. Когда она умерла 23 июня 1952 года, за два месяца до своего 86-го дня рождения, в посвященном её памяти некрологе Journal de Geneve сообщал, что она была «предана идеалу и ревностному служению всем благородным целям» (Journal de Geneve 147, 25 июня 1952, с. 5).

Личность Анны Каменской, усердной и упорной, была движущей силой существования Российского Теософического Общества с самого начала его основания. Она была самим РТО. Её неоднократное и единодушное избрание президентом РТО соответствовало реальности вещей; никто не занимал когда-либо этот пост в течение всего существования Российского Общества. Она вела это общество сквозь катаклизмы и препятствия всех лет, проведённых в изгнании; через неожиданный роспуск Кришнамурти Ордена Звезды Востока в 1929 году и его уход в следующем году из Теософического Общества; через опустошение Российского Общества смертью его ведущих членов; через поворот м-м Безант к «евангельскому оккультизму» и провозглашение ею «Новой Эры», что не могло быть целиком в русском духе. РТО было живо, пока Каменская стояла «На Страже» и боролась со склонностью русских к фрагментарности и идеологическому разделению; оно питалось её силой воли, её организаторскими способностями, её здоровьем и её совершенной преданностью организации. Когда она умерла, умерло и РТО.

После смерти Анны Каменской российское теософическое движение с неизбежностью распалось, ибо в нём не было больше необходимости. Она пережила всё своё поколение. И если ей и не удалось построить теософский мост между Востоком и Западом, то она преуспела в создании другого моста, который вёл русских теософов в эмиграции от старого к новому миру; она была их надёжным якорем в распадающейся Вселенной.

Ныне её поколение ушло. Их дети, если они оставались теософами, естественно влились в национальные секции других стран, чей язык они восприняли и с чьей культурой они начали ассимилироваться. Это второе поколение уже было отрезано от российской почвы; зов к возвращению к теософской работе в России не совпадал с их жизнью. Современная история распорядилась иначе; она сделала невозможным для них разделять оптимистические и мессианские ожидания своих родителей.

Русская интеллигенция где-то в первой четверти XIX столетия, то есть с того момента, когда она стала осознавать свою отдельную и уникальную индивидуальность, находилась в поисках системы, способной организовать и объединить — Россию, российский разум и Вселенную. Этот поиск системы, под угрозой хаоса, всегда был высоко идеологическим и затруднялся самим общим российским убеждением (откуда бы оно ни возникало) в том, что может быть только одна Истина и что человек существует для того, чтобы найти её. И эта Истина, будь она постигнута в любой данный исторический момент, должна быть всевмещающей. Когда этот поиск Истины принимал религиозную форму, как это было в России в средние века, религия вела борьбу за подчинение российского секулярного мира своему миропониманию. Когда же этот поиск принял секулярную форму, как это имело место в Советский период, происходила борьба за подчинение религиозного импульса.

Для определённых идеалистических элементов внутри российской интеллигенции одним из величайших искушений теософией было обещание ею Великого Синтеза — науки, религии и философии, материи и духа, Востока и Запада. Для этих идеалистов теософия была первым, самым главным, особым взглядом на мир, на жизнь и смерть, на Бога и человека, на добро и зло и на цель человеческого существования. Это была ни религия, ни наука (обе были дискредитированы), но казалось, что она уже достигла объединения секулярной и религиозной сфер в единую, грандиозную, возвышенную и величественную систему, которая примиряла все противоречия между священным и профаническим и выражала искомую Истину. В области религии теософия заявляла, что она способна показать происхождение всех мировых религий из единого божественного Источника; в науке теософия бралась доказать смежность материального и психического миров; в искусстве теософия объединяла всё искусство под эгидой единой и вечной концепции Красоты, подчёркивая симбиотическую взаимосвязь архитектуры, поэзии, танца, музыки, литературы и графических искусств и устанавливая при этом тождество эстетического творения с религиозным творчеством; в социальной сфере теософия обещала единое братство, объединяющее всё человечество, глобальную утопию.

Более того, теософия, как всёвмещающее космополитическое движение без очевидных дисциплинарных и политических ограничений, легко улаживала все главные заботы русской интеллигенции. Богоискательство, панславизм, эсхатологический внеисторизм, мессианизм и Русскую идею (безотносительно того, была ли она выражена как судьба, карма или миссия), мистический популизм и гностицизм, лежащий в основании многих российских мистических сект, — всё это умещалось под её синкретической защитой. Теософия открывала путь судьбы России как проводника духовных ценностей для Запада. Это чувство судьбинного предназначения было очевидно у самой м-м Блаватской, русской женщины, которая несла духовные ценности остальному миру через теософию. Её причастность к буддийской мысли Востока и распространение её на Западе стало мощной мифологемой. Подразумеваемая социальная цель теософии, её ответ на вопрос «как мы должны жить?» был также привлекателен российской интеллигенции. Её программа вмещала всё — от терпимости расы и религии до вегетарианства.

Наконец, теософия подтверждала духовное и интеллектуальное понимание интеллигенцией человеческой эволюции и центральной роли человечества во Вселенной. Её комплексная космология обеспечивает «доказательство» тому, что человеческому сознанию и человеческой культуре предназначено эволюционировать, и они, в действительности, в тот самый момент эволюционировали по направлению к духовности. Человечество прошло самую худшую, наиболее материальную стадию своего развития и уже находится на пути к Духу. Этот духовный дарвинизм теософов легко находил отклик во взглядах русских богостроителей и идеалистически настроенных социалистов*.

__________
* Иронический подтекст некоторых высказываний автора мы оставляем на её совести. — Прим. перев.

Теософия была насильно изгнана с российской почвы политическими событиями, и её вероятные возможности в дальнейшем были ослаблены в конце 20-х и в 30-х годах, поскольку она продолжала перед лицом глубокого материализма и техницизма двадцатого столетия отрицать материю как иллюзорное явление. <…>

Возможно, в итоге ни восточная теософия м-м Блаватской (с её необуддизмом), ни западная антропософия д-ра Штайнера (с её розенкрейцерством) не были способны удовлетворить поиски Русским Духом своей Русской Истины. Но для некоторых выдающихся индивидуальностей и среди них Николая Рериха, Константина Бальмонта, Маргариты Сабашниковой-Волошиной, Макса Волошина, Аси Тургеневой и Андрея Белого — теософия явно предоставляла столь необходимые им ответы, придавала строй и смысл их жизни и находила своё выражение в их трудах. Она благоприятствовала усилению их творческих порывов. Даже те, кто впоследствии отвергли теософию — Вячеслав Иванов и Лев Кобылинский-Еллис, оба обратившиеся в католицизм, или Николай Бердяев, следовавший своему собственному философскому императиву, — эволюционировали, как уж им довелось, в контексте их встреч с теософией.

Теософия не прошла бесследно через русскую культуру и мысль. Если бы это было так, то богоискатели и православные теологи не чувствовали бы необходимости продолжать дискуссию с теософией и антропософией, а также опровергать их доктрины и критиковать их практических последователей в течение всей остальной своей жизни в эмиграции. Николай Бердяев посвятил целый раздел «Теософия и гнозис» в своей «Философии свободного духа» (1927) — единственной, стоящей особняком, самой важной работе. В эмигрантском журнале «Путь» ему ответила Наталья Тургенева, парижский антропософ и сестра первой жены Андрея Белого, антропософски Аси Тургеневой («Путь», Париж, 25 дек. 1930, с. 93—104). В 1935 году Бердяев, Семён Франк, Василий Зенковский, Борис Вышеславцев и отец Георгий Флоровский издали в Париже небольшую, но интересную работу — «Переселение душ; проблема бессмертия в оккультизме и христианстве», в которой продолжали выступать за осознание значимости и потенциальной угрозы со стороны необуддистской мысли м-м Блаватской и д-ра Штайнера для философии русского религиозного ренессанса.

Сегодня критикам ещё трудно со всей серьёзностью воспринимать оккультные движения fin de siecle и их влияние или оценивать это влияние объективно. Гораздо легче писать пасквили или высмеивать наиболее известные или причудливые манифестации. Тем не менее, в своё время такие движения привлекали многих интеллигентных, серьёзных и уважаемых индивидуумов — естествоиспытателей, учёных, художников и писателей. Приверженцы этих движений, исключая случаи крайних богемных эксцессов, не выглядели сборищем каких-то безумцев; большинство из них были выходцами из средних классов и мелкого дворянства, пользовались общественным признанием и даже занимали престижное положение. Не было ничего необычного в том, чтобы в официально признанной и в популярной философской, религиозной и научной литературе этого периода видеть работы Анны Безант, Рудольфа Штайнера и Эдуарда Шюре, приведённые в списках библиографий и с цитатами из них как источников.

Возможно, что, подобно персонажам в современном оккультном романе Умберто Эко («Маятник Фуко»), теософия, в конце концов, не изобрела ничего нового; но правда также и в том, что, как те же самые характеры, она придала новую аранжировку старым пьесам и просто переписала историю, изменив реальность. Очень возможно, что объединение времени и пространства, очертаний исторических эпох и географических местностей, частое повторение аналогий, типичные для модернистского и постмодернистского искусства, имеют свои корни в аналогичном синкретизме, который теософия (и другие оккультные движения) распространяли в своё время в качестве противоядия последовательной, линейной мысли. Оккультный разум движим аналогией и символом, а не принципом причины и следствия* или концепцией «факта». В своё время по методу мышления теософия была широчайшим глашатаем в гораздо большей мере аналогического и синтетического, нежели логического и аналитического. Она была вызвана к жизни как осознанная необходимость в качестве альтернативы позитивизму.

__________
* Что касается «принципа причинности», то теософская доктрина как раз им пронизана не в меньшей степени, чем наука. Прим. ред. ж-ла «Дельфис».

Возможно, теософия не обращена к каждому; возможно она не преуспела в разрешении Великой Мистерии Универсума, но многие предпочли именно её имеющей место мысли о том, что не существует никакой Мистерии и что в конце Пути ничего не лежит.

Перевод с английского М.Н. Егоровой

На страницу об истории Теософического Общества
На заглавную страницу по теософии