Е. П. Блаватская

ЧТО ТАКОЕ ТЕОСОФИЯ?

Этот вопрос задают столь часто, и неверные представления столь преобладают, что со стороны редактора журнала, посвящённого выражению идей мировой теософии, было бы упущением оставить первый его номер без статьи, направленной на установление полного взаимопонимания с читателями. Из нашего заголовка следуют два дальнейших вопроса — что такое Теософическое Общество и кто такие теософы.

Согласно лексикографам, термин “теософия” состоит из двух греческих слов: теос — “бог” и софия — “мудрый”. До этого момента все верно. Но объяснения, следующие за этим, очень далеки от того, чтобы дать ясное представление о теософии. Вебстер довольно оригинально определяет её так: “Предполагаемое общение с Богом и высшими духами и последующее достижение сверхчеловеческого знания путем физических процессов, как добивались того через теургические действа некоторые древние платоники или химическими процессами немецкие философы огня”.

Это довольно скудное и непочтительное объяснение. То, что Вебстер приписывает таким людям как Аммоний Саккас, Плотин, Ямблих, Порфирий и Прокл подобные идеи, показывает либо сознательное искажение, либо незнание им философии и побуждений великих гениев Александрийской школы. Приписывать намерение развить свои психологические, духовные чувства посредством “физических процессов” тем, кого как современники, так и потомки называли “theodidaktoi” — богонаставленные, — значит говорить о них как о материалистах. Что же касается последнего камня, брошенного в философов огня, то он отскакивает от них и попадает в наших самых выдающихся современных людей науки, в уста которых преподобный Джеймс Мартино вкладывает следующее бахвальство: “Материя — это всё, что нам нужно; дайте нам одни атомы, и мы объясним вселенную”.

Воган предлагает гораздо лучшее, более философское определение. “Теософ, — говорит он, — это тот, кто дает вам теорию Бога или действий Бога на основе не откровения, а собственного вдохновения”. В этом смысле каждый великий мыслитель и философ, а особенно — каждый основатель новой религии, философской школы или секты, обязательно теософ. Потому теософия и теософы существовали ещё с тех пор, как первый проблеск зарождающейся мысли заставил человека инстинктивно искать средства выражения своего собственного независимого мнения.

Несмотря на то, что христианские авторы приписывают развитие эклектической теософической системы началу третьего века христианской эры, теософы существовали и до нее. Диоген Лаэртский прослеживает существование теософии от эпохи, предшествовавшей Птолемеям, и называет её основателем египетского иерофанта Пот-Амона. Это коптское имя, и означает оно жреца, посвящённого Амону — богу Мудрости. История же показывает возрождение её Аммонием Саккасом, основателем неоплатонической школы. Он и его ученики называли себя “филалетами” — любящими истину. Другие же называли их “аналогистами”, из-за их метода толкования всех священных легенд, символических мифов и мистерий посредством аналогии или соответствия так, что события, произошедшие во внешнем мире, считались выражающими действия и опыты человеческой души. Целью Аммония Саккаса было примирение всех сект, людей и наций под одной верой — верой в Единую, Высшую, Вечную, Непознаваемую и Неименуемую Силу, правящую во вселенной незыблемыми и вечными законами. Он хотел доказать изначальную систему теософии, которая первоначально во всех странах была по сути одинаковой; он хотел убедить всех людей отложить споры и распри, чтобы они объединились в мыслях и намерениях как дети общей матери; очистить древние религии от загрязнений, добавленных человеком, объединяя и объясняя их на основе чистых философских принципов. Потому наряду со всеми философами Греции в эклектической теософической школе изучались также и буддизм, и веданта, и магическая, или зороастрийская система. Отсюда и проявление у александрийских теософов таких характерно буддийских и индийских черт как почитание родителей и пожилых людей, братская любовь ко всему человечеству и сострадание даже к бессловесным животным. В то время как он старался установить систему нравственной дисциплины, которая вызвала бы у людей стремление жить по законам своих стран, и возвышать их умы созерцанием и изучением Абсолютной Истины, главной его целью (с помощью которой, как он считал, можно было достичь всех других) было, как он верил, извлечение из различных учений, как из многострунного инструмента, одной полной и гармоничной мелодии, которая нашла бы отклик в каждом сердце, любящем истину.

Тогда теософия — это древняя Мудрость-Религия, эзотерическая доктрина, некогда известная во всех древних странах, претендующих на цивилизованность. Все труды тех времен изображают эту “Мудрость” как эманацию божественного Начала, и ясное понимание этого отражено в таких именах как индийское Будха, вавилонский Нэбу, Тот Мемфиса и Гермес Греции, а также в именах богинь — Метис, Нейт, Афина, гностическая София и, наконец в названии “Веды”, происходящем от слова “знать”. Это же определение относится и ко всем античным философам Востока и Запада, иерофантам древнего Египта, риши Арьяварты, теодиактам Греции, получившим знание оккультных и божественных тайн. Таким образом, “Меркава” еврейских раввинов, популярное и мирское учение, оказывается лишь “колесницей”, внешней оболочкой, содержащей высшее эзотерическое знание. Зороастрийские маги получали наставления и посвящения в пещерах и тайных ложах Бактрии; у египетских и греческих иерофантов были свои “апорхета”, или тайные беседы, во время которых мисты становились эпоптами — видящими.

Центральной в эклектической теософии была идея единой Высшей Сущности, Неизведанной и Непознаваемой, ведь “как можно познать познающее?” — вопрошает Брихадараньяка Упанишада. Их система характеризуется тремя отличительными чертами: теорией вышеупомянутой Сущности; доктриной о человеческой душе, эманации первой, и её теургией. Именно эта последняя наука и послужила причиной столь искаженных представлений о неоплатониках в наш век материалистической науки. В сущности, теургия — это искусство применения божественных возможностей человека для подчинения слепых сил природы; его приверженцев сначала называли магами (слово “маг” обозначало мудрого или ученого человека), а затем — осмеяли. Скептики прошлых лет допустили бы столь же крупную промашку, насмехаясь над идеей фонографа и телеграфа.* Те, кого одно поколение осмеивало и называло “неверными”, следующее, как правило, почитало мудрецами и святыми.

__________
* Блаватская пишет здесь в сослагательном наклонении, но такое действительно имело место — во Франции фонограф был осмеян как “трюки чревовещателя”. — Прим. пер.

Что же касается Божественной Сущности и природы души и духа, то современная теософия верит в это, так же, как и древняя. Дью народных верованй ариев тождественен Йао халдеев и даже Юпитеру менее образованной и философской части римлян; и точно также он идентичен Яхве самаритян, Тиу или “Туисто” норманнов, Дуву бриттов и Зевсу фракийцев. Касательно же Абсолютной Сущности, которая есть Единое и есть Всё, то, возьмем ли мы для рассмотрения этого понятия философию греков-пифагорейцев, каббалистическую халдейскую, или философию ариев, — результат будет один и тот же. Первичная Монада пифагорейской системы, которая скрывается в темноту и которая и есть сама Темнота (для человеческого интеллекта), была положена в основу всех вещей; и эту идею во всей её целостности мы можем найти в философских системах Лейбница и Спинозы. Следовательно, соглашается ли теософ с каббалой, которая, говоря об Айн Софе, вопрошает: “кто же тогда может постичь Его, если Оно бесформенное и несуществующее?”; повторяет ли он величественный гимн из “Ригведы” (книга X, гимн 129):

Кто знает, откуда возникло это великое мироздание?
Создала ли его воля, или она бездействовала?
Он знает это, — а может быть, не знает даже Он.

принимает ли ведантическое представление о Брахмане, который в Упанишадах представлен как “без жизни, без разума, чистый”, бессознательный, ибо Брахман — это “Абсолютное Сознание”; или, в конце концов, разделяя веру свабхавиков Непала, он утверждает, что не существует ничего, кроме “свабхавата” (субстанции или природы), которая существует сама по себе и без всякого творца — любая из этих концепций может привести его лишь к чистой абсолютной теософии. Той самой теософии, которая побуждала таких людей, как Гегель, Фихте и Спиноза продолжить труд греческих философов и рассуждать о Единой Субстанции, Божестве, или Божественном Всём, исходя из Божественной Мудрости; о том непостижимом, неизвестном и никак не именуемом в любой древней или современной религиозной философии, за исключением христианства и магометанства. Каждый теософ, придерживающийся теории о Божестве, “основанной не на откровении, а на собственном вдохновении”, может воспринять любое из вышеперечисленных определений или принадлежать к любой из этих религий и, тем не менее, оставаться в пределах теософии. Ведь теософия является верой в такое Божество, которое есть ВСЁ, источник всякого существования, бесконечное, которое не может быть понято или познано, и которое открывает лишь вселенная. Некоторые предпочитают говорить об этом “Он”, тем самым наделяя его полом, антропоморфизируя, что является богохульством. Поистине теософия избегает грубых материализацией; она предпочитает веру в то, что вечно оставаясь в себе, Божественный Дух не желает и не творит; а то, что бесконечно озаряя всё, исходит из Великого Центра, то, что порождает всё видимое и невидимое — всего лишь Луч, содержащий в себе творящие и зарождающие силы; луч, который в свою очередь порождает то, что греки называли Макрокосм, а каббалисты — Тиккун, или Адам Кадмон — архетипического человека, Пурушу ариев, проявленного Браму, или Божественного Мужа. Теософы верят также и в анастасис, или продолжение существования и в переселение (эволюцию) или серию изменений души, что можно объяснить и обосновать на строгих философских принципах, причём лишь установив различие между ведантическими параматмой (трансцедентальной, высшей душой) и дживатмой (живущей, или сознательной душой).

Чтобы полностью определить теософию, мы должны рассмотреть её во всех её аспектах. Внутренний мир не скрыт от нас непроницаемой тьмой. С помощью той высшей интуиции, приобретаемой с помощью теософии (или богопознания), которая переносит ум из мира форм на уровень духа вне формы, во все века и во всех странах людям иногда удавалось ощущать вещи внутреннего, или невидимого мира. Так что “самадхи”, или дхьян-йог самадхи индийских аскетов; “даймонион-фоти”, или духовное озарение, неоплатоников; “звездные беседы душ” розенкрейцеров или философов огня; и даже экстатический транс мистиков и современных месмеристов и спиритов — тождественны по сути, хотя и различны по степени проявления. Поиски человеческого божественного “я”, столь часто ошибочно толкуемые как общение с Богом, имеющим черты личности, занимали всех мистиков, и, похоже, что вера в его существование — ровесница человечеству, хотя разные народы давали этому разные имена. Так, то, что Платон и Плотин называли “нусической работой”, йоги и шротрии именуют видьей. “Размышлением, самопознанием и дисциплиной мысли душа может быть поднята до видения вечной истины, добра и красоты, то есть Видения Бога, — это и есть эпоптея”, — говорят греки. Порфирий же пишет: “Чтобы соединить свою душу со Вселенской Душой, необходим лишь совершенно чистый ум. Через самосозерцание, совершенное целомудрие и очищение тела мы можем приблизиться к ней и получить в этом состоянии истинное знание и удивительное прозрение”. А свами Даянанд Сарасвати, не читавший ни Порфирия, ни других греческих авторов, но основательно изучивший Веды, в своей “Веда Бхашья” (Упасана пракара, 9) утверждает: “Для достижения дикши (высших посвящений) и йоги нужно практиковать согласно правилам... Познавая Вселенский Дух (или Бога) и знакомясь с (оккультными) свойствами и качествами всех вещей во вселенной, душа в человеческом теле может совершать величайшие чудеса. Такой человек (дикшита, или посвященный) может приобрести способность видеть и слышать на огромном расстоянии”. И наконец, Альфред Р. Уоллес, член Королевского общества, спирит, и тем не менее, признанный натуралист, смело и откровенно заявляет: “Чувствует, ощущает и думает один лишь дух — это он приобретает знания, размышляет и устремляется... Нередко встречаются люди с такой конституцией, что их дух может воспринимать независимо от телесных органов чувств или может, частично или полностью, покидать на время свое тело и возвращаться в него вновь... Дух сообщается с духом легче, чем с материей.”

И теперь мы можем видеть, хотя между эпохой гимнософистов* и нашей высокоцивилизованной эрой прошли тысячелетия, что несмотря на то, а может быть и именно благодаря тому, что просвещение проливает свой яркий свет как на физическое, так и психологическое царства природы, более двадцати миллионов человек сегодня верят, пусть и в иной форме, в те самые духовные силы, в которые йоги и пифагорейцы верили около 3000 лет назад. Как арийские мистики заявляли о своей способности решать все проблемы жизни и смерти, как только достигали возможности действовать независимо от тела, через атму — “я” или “душу”; и как древние греки отправлялись на поиск “атму” — Скрытого, или Бога-Души человека, с символическим зеркалом фесмофорианских мистерий, так и современные спириты верят в способность духов, или душ развоплощенных людей, сообщаться, видимо и ощутимо, с теми, кого они любили на земле. И все они — арийские йоги, греческие философы и современные спириты — утверждают эту возможность на том основании, что воплощенная душа и её никогда не воплощённый дух — настоящее “я” — не отделены ни от Вселенской Души, ни от других духов пространством, но просто лишь различием их качеств; ведь в беспредельном просторе вселенной не может ограничений. И когда это различие преодолевается — абстрактным ли созерцанием, дающим временную свободу заточенной в теле душе, как понимали это греки и арии, или же, согласно спиритам, путём медиумизма — такое соединение воплощенного и развоплощенного духов действительно становится возможным. Именно это и происходило с йогами Патанджали и следовавшими по их стопам Плотином, Порфирием и другими неоплатониками, утверждавшими, что иногда, в часы экстаза, они соединялись, или вернее становились одним целым, с Богом, что они переживали несколько раз в своей жизни. Эта идея, какой бы она ни казалась ошибочной применительно ко Вселенскому Духу, высказывалась слишком многими великими философами, чтобы можно было отбросить её как всецело химерическую. Единственным спорным моментом, темным пятном в философии крайнего мистицизма у теодидактов было то, что они относили просто экстатическое озарение к разряду чувственного восприятия. В случае же йогов, утверждавших, что они способны видеть Ишвару “лицом к лицу”, это их утверждение было ниспровергнуто строгой логикой Капилы. Что же касается такого же притязания их греческих последователей и длинного ряда христианских экстатиков, вплоть до двух последних представителей последнего тысячелетия, утверждавших, что видели Бога — Бёме и Сведенборга — их претензии было бы можно и нужно поставить под вопрос философски и логически, если бы те немногие представители науки, которые являются спиритами, проявляли бы больше интереса к философии, чем к спиритическим явлениям.

__________
* Реальность йогических сил была подтверждена многими древнегреческими и римскими авторами, которые называли йогов “индийскими гимнософистами” — Страбоном, Луканом, Плутархом, Цицероном (Tuscul. Disp.), Плинием (Nat. Hist., VII, ii, 22), и др.

Александрийские теософы подразделялись на неофитов, посвященных и учителей, или иерофантов; они заимствовали свои правила от древних мистерий Орфея, который, как пишет Геродот, привез их из Индии. Аммоний брал со своих учеников клятву не разглашать его высшие доктрины никому, кроме тех, кто был достоин того и посвящен, кто умел уважать богов, ангелов и демонов других народов, согласно эзотерической ипонойе, то есть подразумеваемому смыслу. “Боги существуют, но они не являются тем, как их понимают hoi polloi, необразованные массы”. — говорит Эпикур. — “Не тот атеист,* кто отрицает существование богов, которым поклоняются толпы, а тот, кто привязывает к богам представления толп о них”. В свою очередь, Аристотель выражает это так: “Божественная Сущность проникает собой весь мир природы, иными словами, боги — это просто первоначала”.

__________
* См., напр. Диогена Лаэртского, “Жизни” X, 123, где греческое слово “atheos” означает скорее “нечестивый”, “небожественный”, нежели современное “атеист”; а также Аристотеля, “Метафизика” кн. XII, viii, с. 1074b. — Прим. сост. собр. соч.

Плотин, ученик “богом ученого” Аммония, говорит, что у тайного гнозиса, или знания теософии, есть три степени — убеждение, наука и озарение. “Средства или инструменты первой — это чувства, или восприятие; второй — диалектика; третьей — интуиция. По отношению к последней рассудок находится уже в подчиненном положении; это абсолютное знание, основанное на отождествлении ума с объектом познания”. Теософия — это, так сказать, точная наука психологии; она стоит в таком же отношении к естественному, некультивированному медиумизму, как знания в физике Тиндаля к познаниям школьника. Она развивает в человеке прямое видение — то, что Шеллинг назвал “осознанием тождественности объекта и субъекта в индивидуальности”; так что под влиянием знания ипонойи человек мыслит божественные мысли и видит все вещи такими, как они есть на самом деле и, наконец, “становится приёмником Души Мира”, как прекрасно выразился Эмерсон. “Я, несовершенный, восхищаюсь своим собственным Совершенным”, — говорит он в своем превосходном эссе “О Сверхдуше”. Помимо этого психологического аспекта, то есть состояния души, теософия культивирует все разделы науки и искусства. Она основательно знакома с тем, что широко известно как месмеризм. Теософы отвергают практическую теургию, или “ритуальную магию”, к которой столь часто прибегают католические священники для изгнания злых духов. Один лишь Ямблих, превосходя других эклектиков, добавил к теософии доктрину теургии. Не зная истинного смысла эзотерических божественных символов природы, человек склонен к неверной оценке сил своей души и, вместо духовного и мысленного общения с высшими, небесными существами, добрыми духами (богами теургов-платоников), он, не сознавая того, призовет рыщущие вокруг человечества злые, темные силы — неумирающие мрачные порождения человеческих преступлений и пороков — и так от теургии (белой магии) скатится до гоэции (черной магии, колдовства). Конечно, ни белая, ни черная магии не являются на самом деле тем, что понимает под этими словами расхожее суеверие. Думать, что существует возможность “вознесения духов” по ключу Соломона,— верх суеверия и невежества. Лишь чистота наших действий и мыслей поднимает нас до общения с “богами” и приближает к желанной цели. Алхимия, воспринимаемая многими как духовная философия, также, как и физическая наука, принадлежала к учениям теософической школы.

Примечателен тот факт, что ни Заратуштра, ни Будда, ни Орфей, ни Пифагор, ни Конфуций, ни Сократ, ни Аммоний Саккас ничего не записывали. Причина этого очевидна. Теософия — это оружие обоюдоострое и неподходящее для эгоистов или невежд. Как и у всех древних философий, у нее есть приверженцы и в наши дни, хотя в наши дни, до недавнего времени, они были немногочисленны, и принадлежали к самым различным сектам и взглядам. “Чисто умозрительная, не создающая никаких школ, она до сих пор оказывает молчаливое влияние на философию, и, несомненно, когда придет время, эти безмолвно выдвинутые идеи могут дать даже новое направление человеческой мысли”, — замечает масон IX° Кеннет Р.Х. Маккензи, сам мистик и теософ, в огромном и ценном труде — “Королевской масонской энциклопедии” (статьи “Теософия” и “Теософическое Общество Нью-Йорка”).* Со времен философов огня теософы никогда не объединялись в общества и были известны как таковые лишь немногим равным, ибо ещё столетие назад христианские священники выслеживали их как диких зверей, и смерть им была гарантирована. Статистика показывает, что за период в 150 лет по обвинению в колдовстве в Европе было сожжено не менее 90000 мужчин и женщин. В одной только в Великобритании с 1640 по 1660 г., всего лишь за двадцать лет, за договор с “Дьяволом” 3000 человек были преданы смерти. И лишь в конце этого столетия — в 1875 году — несколько прогрессивных мистиков и спиритуалистов, неудовлетворенных теорией и объяснениями спиритизма, даваемыми его приверженцами, и считающих, что они далеки от того, чтобы охватить всю область феноменов, образовали в Нью-Йорке, в Америке, ассоциацию, широко известную ныне как Теософическое Общество. А теперь, объяснив, что такое теософия, мы разъясним в отдельной статье природу нашего Общества, которое также называется “Всеобщим Братством Человечества”.

__________
* The Royal Masonic Cyclopaedia of History, Rites, Symbolism and Biography. Edited by Kenneth R. H. MacKenzie IX° (Cryptonymus), Hon. Member of the Canongate Kilwinning Lodge, No. 2, Scotland. New York, J. W. Bouton, 706 Broadway, 1877.

[The Theosophist, Vol. I, No. 1, October, 1879]



КТО ТАКИЕ ТЕОСОФЫ?

Те ли они, кем себя называют — исследователями законов природы, древней и современной философии и даже точной науки? Кто они — деисты, атеисты, социалисты, материалисты или идеалисты, или просто отколовшиеся от современного спиритизма мечтатели-визионеры? Достойны ли они рассмотрения как люди, способные вести философские дискуссии и способствовать продвижению подлинной науки, или же они заслуживают лишь сострадательной терпимости, с какою относятся к “безобидным энтузиастам”? Теософическое Общество обвиняют то в вере в “чудеса” и “чудотворчество”, в тайных политических целях — как у карбонариев, в том, что они шпионы самодержавного царя, в проповеди доктрин социалистов и нигилистов, и, странно сказать, в тайном соглашении с французскими иезуитами, чтобы за денежное вознаграждение ниспровергнуть спиритизм! С той же рьяностью американские позитивисты ругают их как мечтателей, нью-йоркская пресса — как фетишистов; спириты — как возродителей “заплесневелых суеверий”; христианская церковь — как неверных и посланников Сатаны; проф. В.Б. Карпентер, член Королевского Общества, — как наитипичнейших “шарлатанов”; и, в добавок ко всему, что самое абсурдное, некоторые индусские оппоненты теософов, дабы уменьшить их влияние, обвиняют их в применении демонов для совершения определенных феноменов. Но этой мешанине мнений хорошо заметен один факт — Теософическому Обществу, его членам и их мнению придают достаточно значения, чтобы обсуждать и осуждать: люди клевещут только на тех, кого ненавидят — или боятся.

Но если у Общества есть враги и клеветники, то у него есть и друзья, и защитники. На каждое слово осуждения нашлось слово похвалы. Начавшись с группы около дюжины серьезно настроенных мужчин и женщин, уже через месяц оно разрослось настолько, что для собраний его членов пришлось нанять общественный зал; а в течение двух лет у него уже были действующие отделения в европейских странах. Чуть позже был заключен союз с индийским Арья Самадж, возглавляемым ученым пандитом свами Даянандом Сарасвати, и с цейлонскими буддистами, руководимыми эрудированным Х. Сумангалой, верховным священнослужителем пика Шри-Пада и президентом Колледжа Видьйолая в Коломбо.

Тот, кто хотел бы серьезно вникнуть в психологические науки, должен отправиться в священную землю древней Арьяаварты. Нет старше её в эзотерической мудрости и цивилизации, как бы низко ни пала теперь её жалкая тень — современная Индия. Воспринимая эту страну как плодородную ниву, на которой зародились все последующие философские системы, несколько членов нашего Общества отправились к этому источнику всех психологий и философий изучать его древнюю мудрость и просить поделиться его таинственными секретами. Филология в последнее время тоже сделала большой шаг вперед в поисках доказательств первородности национальности Арьяварты. Необоснованная и построенная на предубеждениях гипотеза современной хронологии не заслуживает и минутного внимания и со временем исчезнет, как и многие другие недоказанные гипотезы. Линия философской преемственности, идущая от Капилы через Эпикура к Джеймсу Миллу, а от Патанджали через Плотина к Якобу Бёме, может быть прослежена так же легко, как русло реки в ландшафте. Одной из целей организации Общества была проверка слишком трансцендентальных взглядов спиритов на возможности развоплощенных духов; и если раньше мы говорили им, чем некоторые из их феноменов, по крайней мере по нашему мнению, не являются, то теперь нам надлежит показать, чем же они являются на самом деле. Это так очевидно, что именно на Востоке, а особенно — в Индии следует искать ключ к так называемым “сверхъестественным” явлениям спиритизма, что это недавно было допущено “Пионером” (за 11 августа 1879 г.), аллахабадской английской ежедневной газетой с установившейся репутацией — писать именно то, что она имеет в виду. Порицая представителей науки, которые, “будучи нацелены на физические открытия, на протяжении нескольких поколений склонны были пренебрегать сверхфизическими исследованиями”, он отмечает “новую волну сомнений” (спиритизм), “недавно поколебавшую эту уверенность”. Обращаясь к огромному числу своих читателей, среди которых много очень культурных и интеллигентных людей, он добавляет: “сверхъестественное вновь утвердило себя в качестве объекта, пригодного для рассмотрения и исследования. И есть правдоподобные гипотезы, говорящие в пользу идеи, что среди “мудрецов” Востока... кем бы они ни были, те характерные особенности, которые являются необходимыми качествами, предшествующими проявлению оккультных феноменов, можно встретить гораздо чаще, и развитыми в большей степени, нежели среди осовремененных обитателей Запада”. И затем, не зная, что то дело, которое он защищает, является одной из главных целей Общества, автор редакционной статьи замечает, что “это единственное направление, в котором, как нам кажется, усилия теософов могут быть полезны. Ведущие члены Теософического Общества известны в Индии как уже весьма продвинувшиеся в изучении оккультных феноменов люди, и мы можем надеяться, что их интерес к восточной философии может включать и не афишируемое намерение провести исследования того рода, на который мы указали”.

И в то время как это одна из наших целей, как было замечено, всё же это только одна из многих; главная же среди них — возрождение дела Аммония Саккаса и напоминание всем нациям, что все они дети “одной матери”. Что же касается трансцендентальной стороны древней теософии, то и этот вопрос Теософическому Обществу пришло время разъяснить. Насколько же Общество согласно с естествоиспытательской, богоискательской наукой древних арийских и греческих мистиков и возможностями современного спиритического медиумизма? Согласно со всем этим — будет наш ответ. Но если спросить, во что же оно верит, ответ будет: “как организация — ни во что”. Общество, как целое, не имеет своего вероучения, так как разные веры — лишь оболочки вокруг духовного знания; теософия же в своем действии есть само духовное знание — сама сущность философских и теистических вопросов. Будучи видимым представителем универсальной теософии, оно является не в большей степени сектантским, чем Географическое Общество, представляющее универсальное географическое исследование и не заботящееся о том, принадлежат ли исследователи к той или иной вере. Религия Общества — это алгебраическое уравнение, в котором, коль скоро знак равенства = не упущен и равенство не нарушается, каждый член имеет право подставить своё значение, более согласующуюся с климатическими и другими особенностями его родины, с характерными чертами своих соотечественников или своими собственными. Не имея принятого символа веры, наше Общество всегда готово давать и брать, учиться и учить на основе практических экспериментов в противопоставление совершенно пассивному и легковерному принятию навязываемых догм. Оно готово принять все достижения и выводы предшествующих школ и систем, которые могут быть логически и экспериментально показаны. И наоборот, оно не может принимать ничего просто на веру, вне зависимости от того, кем бы провозглашалось утверждение и требование принять это.

Но если рассматривать нас индивидуально, то это совсем другое дело. Члены Общества представляют собой все многообразие национальностей и рас, они родились и получили образование в различнейших социальных условиях и религиях. Некоторые из них верят в одно, другие — в другое. Некоторые предпочитают древнюю магию, или тайную мудрость, преподававшуюся в святилищах, которая есть сама противоположность вере в сверхъестественное и сатанизму; другие — современный спиритизм, или общение с духами умерших; еще часть верит в месмеризм, или животный магнетизм, или же только в оккультную динамическую силу в природе. Некоторая часть не пришла ещё к какому-то определённому убеждению, но находится в состоянии внимательного ожидания, и есть даже те, кто называют себя, в некотором смысле, материалистами. Атеистов и фанатичных сектантов в нашем Обществе не имеется, ведь сам факт вступления в него показывает, что человек находится в поиске конечной истины о предельной сущности вещей. Если бы существовала такая вещь как спекулятивный атеизм, что философы могут отрицать, он отвергал бы и причину и следствие как в мире материи, так и в мире духа. Могут быть, конечно, такие члены, кто, подобно поэту Шелли, пустил свое воображение парить от причины к причине, порождающей её, и так до бесконечности, логически превращая каждую причину в следствие какой-то предыдущей причины, пока не утончит Вечное до состояния тумана. Но даже они — не атеисты, в смысле умозрительном, отождествляют ли они материальные силы вселенной с теми функциями, которыми наделяют своего Бога теисты, или наоборот. Ведь раз они не могут освободиться от концепции абстрактных идеалов силы, причины, необходимости и результата, они могут быть рассматриваемы как атеисты лишь в отношении личного Бога, но не Вселенской Души пантеистов. С другой стороны, предубежденные сектанты, огородившиеся верой, как забором, на каждом шесте которого висит предупреждающая надпись “Прохода нет”, не могут выйти из своего загона, чтобы присоединиться к Теософическому Обществу, да и в нем нет места тем, кому его религия запрещает изучение и проверку. Сама суть идеи Общества состоит в свободном и бесстрашном исследовании.

Как организация, Теософическое Общество считает, что все оригинальные мыслители и исследователи скрытой стороны природы, будь они материалистами — теми, кто нашел в материи “задаток и потенциальную возможность всякой земной жизни”, или же спиритуалистами — открывшими источник всей энергии, а также и материи, в духе — все они были и есть, собственно, теософы. Ведь чтобы быть теософом, вовсе не нужно признавать существование какого-либо особого Бога или божества. Нужно лишь чтить дух живой природы и стараться отождествиться с ним. Почитать это Присутствие, невидимую Причину, всё же вечно проявляющую себя в непрерывных следствиях; этот неощутимый, всемогущий и вездесущий Протей, неделимый в своей Сути, избегающий формы и, всё же, проявляющийся в каждой и всякой форме; Присутствие, которое есть здесь и есть там, везде и нигде; которое есть ВСЁ и НИЧТО; повсеместное и, тем не менее, одно; которое есть Суть, наполняющая, связывающая, ограничивающая, содержащая всё и содержащаяся во всём. Теперь, мы думаем, будет видно, что хотя таких людей и разделяют на теистов, пантеистов и атеистов, в остальном же они очень близки друг к другу. Можно быть кем угодно, но раз человек в своих исследованиях отвергает старый, протоптанный, рутинный путь и вступает на одинокий путь независимой мысли, ведущий к божественному — он теософ, оригинальный мыслитель, искатель вечной истины, имеющий “собственное вдохновение”, чтобы решать универсальные проблемы.

Каждому человеку, который по-своему искренне стремится к познанию Божественного Начала, отношения человека к нему и его естественных проявлений, теософия является союзницей. Союзница она также и честной, несхожей с многими другими, слывущими за точные, физической науке, пока последняя не вторгается во владения психологии и метафизики.

Также она союзница и каждой честной религии — то есть такой религии, которая согласна, чтобы её судили тем же судом, каким она судит других. Те книги, которые содержат самые самоочевидные истины, для неё являются вдохновенными (но не полученными путём откровения). Но все книги, в силу человеческого элемента, содержащегося в них, она считает уступающими Книге Природы, для чтения и верного понимания которой нужно высоко развить прирождённые способности души. Идеальные законы можно осознать только интуитивно; они вне царства аргументации и диалектики, и никто не может понять или верно объяснить их через объяснения другого ума, пусть даже и претендующего на прямое откровение. И если Общество, имеющее широчайший кругозор в области чисто идеального, не менее прочно стоит в сфере фактов, то его уважительное отношение к современной науке и её представителям искренно. Несмотря на недостаток у них высшей духовной интуиции, мир в огромном долгу перед представителями современной науки, а потому Теософическое Общество сердечно присоединяется к полному благородного негодования протесту одаренного и красноречивого проповедника, преп. О.Б. Фротингхэма, высказанному против тех, кто старается принизить пользу трудов наших великих натуралистов. “Вы можете говорить о науке как о нерелигиозной, атеистичной”, — утверждает он в своей недавней лекции, прочитанной в Нью-Йорке, — “но наука создаёт новую идею Бога. Именно благодаря науке мы имеем какое-то представление о Боге живом. Если мы таки не станем когда-нибудь атеистами под воздействием сводящего с ума протестантизма, то это произойдёт благодаря науке, ибо она освобождает нас от безобразных иллюзий, дразнивших и смущавших нас, и ставит нас на путь познания причин всего, что мы видим...”

Также и тем, что Общество, как целое, чувствует одинаковое почтение по отношению к ведической религии, буддизму, зороастризму и другим древним религиям мира, и питает одинаково братские чувства к индуистам, сингалам, парсам, джайнистам, иудеям и христианам, входящим в него, как к изучающим “я”, природу и божественное в природе, оно во многом обязано упорным трудам таких востоковедов, как сэр У. Джонс, Макс Мюллер, Бюрнуф, Колбрук, Хоуг, де-Сент-Илэр и многим другим.

Родившись в Соединенных Штатах Америки, Теософическое Общество было организовано по образцу своей родины. Последняя, опуская в своей конституции имя Бога, дабы не создать предпосылок к установлению государственной религии, в своих законах даёт абсолютное равенство всем религиям. Все они поддерживают государство, и каждая в свою очередь защищается им. Общество, созданное по типу такой конституции, по справедливости может быть названо “Республикой Совести”.

Теперь, как мы думаем, мы разъяснили, почему члены Общества, как индивидуальности, свободны присоединяться к какой им угодно религии, или воздерживаться от неё — конечно, при условии, что они не станут претендовать на то, что только они могут пользоваться свободой совести, и пытаться навязывать своё мнение другим. В этом плане правила Общества очень строгие. Оно старается следовать мудрости древней буддийской аксиомы: “Почитай свою религию и не клевещи на религию других”, эхом отозвавшуюся в нашем столетии в “Декларации принципов” “Брахмо Самадж”, столь благородно утверждающей, что “ни одна секта не должна быть осмеяна, оклеветана или презираема”. В разделе VI Пересмотренных Правил Теософического Общества, принятых недавно Генеральным Советом в Бомбее, предписывается следующее: “Никто из должностных лиц центрального Общества не имеет права выражать (словом или действием) враждебности или какого-либо предпочтения никакой секции (подразделению по взглядам или группе внутри Общества) по сравнению с другими. Ко всем следует относиться одинаково, как следует из целей Общества. Все они имеют равное право на характерные особенности своих религиозных верований и право представить их на суд беспристрастного мира.” В индивидуальном порядке, если подвергаются нападкам, члены Общества могут иногда нарушать это правило, но, тем не менее, как должностные лица, они должны быть сдержанны, и правило это строго обязательно во время собраний. Ибо все эти секты, в их абстрактном смысле, соответствуют теософии, которая слишком широка, чтобы какая-то из них могла включить в себя её, но которая легко может уместить их все в себе.

В заключение мы можем заявить, что будучи более широким и универсальным в своих взглядах, чем все существующие сугубо научные общества, оно обладает, в добавление к научности, верой в возможность всего; и имеет решительное намерение проникнуть в те неизвестные духовные области, до которых представителям точных наук, как они считают, нет дела. И еще оно обладает одним преимуществом перед всеми религиями — оно не делает никакого различия между язычниками, иудеями и христианами. Именно в духе этого равенства и было установлено, как Всеобщее Братство, наше Общество.

Не занимаясь политикой, и будучи враждебно к безумным мечтам социализма и коммунизма, от которых отшатывается, так как и то и другое — творимые под маской справедливости заговоры грубой силы и бездельников против честного труда — наше Общество мало заботится о внешних усилиях человека и об управлении в материальном мире. Все его устремления направлены к оккультным истинам видимого и невидимого миров. Является ли физический человек подданным империи или гражданином республики, это касается лишь человека материального. Его тело может быть порабощено, что же касается его души, он может дать своим правителям такой же гордый ответ, как Сократ дал своим судьям. Они не властны над человеком внутренним.

Таково Теософическое общество, таковы его принципы, его многообразные цели и намерения. Должны ли мы удивляться, что старые предрассудки широкой публики и лёгкий доступ его врагов к власти принизили его оценку в общественном мнении? Истинные исследователи всегда были затворниками — людьми молчаливыми и медитативными. Их привычки и их вкусы имеют так мало общего с суетным миром, что когда они заняты познанием, их врагам и клеветникам никто не мешает, и они имеют множество удобнейших возможностей. Но время всё ставит на свои места, и ложь преходяща. Вечна же только истина.

О нескольких членах нашего Общества, сделавших великие научные открытия, и о других, которым физиологи и биологи многим обязаны за тот новый свет, который они пролили на внутреннего человека, мы расскажем позже. Сейчас же наша цель доказать читателю, что теософия не является ни “новоизобретённой доктриной”, ни политической кликой, ни одним из тех сообществ энтузиастов, которые рождаются сегодня, чтобы завтра уже умереть. То, что не все его члены мыслят одинаково, доказывает тот факт, что Общество имеет два больших отделения — восточное и западное, причём последнее разделяется ещё на множество секций, соответственно национальностям и религиозным взглядам. Мысль одного человека, какой бы бесконечно разнообразной ни была она в своих проявлениях, не может охватить всего. Отвергнув повсеместность, он вынужден размышлять лишь в одном направлении, и перейдя однажды границы точного человеческого знания, он теряется и вынужден блуждать, ибо разветвления одной центральной и абсолютной Истины безграничны. Потому мы можем иногда видеть даже великих философов, теряющихся в лабиринтах рассуждений и тем вызывающих критицизм потомков. Но как работающие для одной и той же цели, а именно — для освобождения человеческой мысли, искоренения суеверий и открытия истины, все они равно приветствуются. Все согласны, что достижение этих целей цели лучше всего обеспечивается убеждением разума и подогревом энтузиазма поколения свободных молодых умов, которые расцветают, и достигнув зрелости будут готовы занять место своих предубежденных и консервативных отцов. Мы прислушиваемся к мнению каждого — как великого, так и малого — проторившего свою дорогу к знанию, и мы принимаем и малого и великого в наше Общество. Ибо никто из честных исследователей не возвращается с пустыми руками, и даже тот, кто получил самую малую долю общественного признания, может внести свою лепту на единый алтарь Истины.

[The Theosophist, Vol. I, No. 1, October, 1879, pp. 5-7]